Роберт Стуруа

[Версия для печати]

Роберт Стуруа: «Язык как живое существо, с ним ничего не поделаешь»

В декабре в Челябинске в рамках фестиваля CHELоВЕК ТЕАТРА прошёл I Международный театральный форум Встреча континентов. Гостем форума стал народный артист СССР, главный режиссёр московского театра Et Cetera Роберт Стуруа. 

Роберт Робертович ответил на вопросы сайта kultura174.ru

– Роберт Робертович, вы впервые в Челябинске? Где-то уже удалось побывать?

– Я ещё не успел увидеть город, но сегодня звонил жене, она эзотерик, и говорит, что метеорит упал здесь неспроста, посоветовала сходить в музей посмотреть на метеорит.

– Мы хотели бы узнать ваше мнение о современном русском языке, об отношении в Грузии к русскому языку и литературе. Востребован ли в Грузии русский репертуар? 

– У нас в Грузии есть русскоязычные театры – многие остались. Тбилиси обладает таким качеством: он принимает всех, независимо от наций. Но сейчас с русским языком немного сложно. У грузинского театра исторически были сложности с пьесами Чехова, Достоевского, Горького. Хотя те спектакли, которые в Грузии ставились, замечательные. Ближе грузинскому театру Островский, Гоголь – по своему необычному отношению к жизни: жизнь как праздник. Недавно театром Марджанишвили (Тбилисский академический театр имени К. Марджанишвили. – Прим. ред.) был поставлен спектакль «Бесы» Достоевского. Процесс идёт, но не в той мере, как раньше. 

– Аншлаги на спектакли?

– Не могу сказать, что аншлаги. В Грузии очень сложно сделать аншлаг. Никакая реклама не помогает. Потому что в Грузии так называемое «сарафанное радио» играет бОльшую роль. Как бы ни хвалили театроведы: если грузину не нравится спектакль, то об этом узнают все и не пойдут. Я не мог представить, что пьеса Брехта, которую я сейчас поставил, будет пользоваться ошеломляющим успехом, хотя это практически учебник политэкономии. 

– Роберт Робертович, по вашим наблюдениям, какой зритель сейчас ходит в театр?

– Во всех театра мира преобладает молодой зритель. Есть театры, куда ходят семьями, например, Малый театр. Когда я был школьником, моя бабушка всегда на воскресенье мне брала билеты, и я был на утренниках во всех театрах. Эта традиция, к сожалению, после Советского Союза исчезла. А за рубежом она осталась. Просто неприлично нормальному человеку в год хотя бы раза четыре не пойти в театр. Этого стыда наш зритель не испытывает. Я говорю не только о грузинском зрителе, но и российском.

– Мы подошли к теме традиций. Вы родились в творческой семье. Была ли у вас в семье традиция семейного чтения? 

– Я родился в большевистской семье. Мой отец каким-то образом, как белая ворона, оказался художником. Остальные все были политическими деятелями. Но с другой стороны, две мои бабушки, я не назову это семейным чтением, но они всегда по вечерам мне что-то читали. 

– Русские сказки?

– Ну, не скажу. Например, «Демона» Лермонтова, читали, когда я не совсем понимал. «Мцыри», басни Крылова читали. Это были такие вечера, которые меня, конечно, приучили читать. Сейчас у меня большая библиотека, я библиофил, читаю много и совершенно разную литературу.

– Отдаёте предпочтение печатной книге? 

– Я должен сказать, что постепенно отвыкаю от печатной книги. Компьютер сначала вызвал во мне какое-то страшное отторжение. Книга – запах бумаги, печать  – всё это исчезает. Но потом как-то свыкся. Конечно, я покупаю книг больше, чем нужно, потому что сейчас всё найдешь в интернете. У меня ящик книг. Сейчас половину из них оставил в Москве. Мне много присылают своих произведений, из России в том числе.

К слову, когда выезжал из театра, мне и Калягину пришла пьеса из Челябинска. Я сказал, что не надо обратно везти в Челябинск. Приеду, потом прочту. Неделю назад вышла моя книга на грузинском языке. Книга достаточно объёмная. Книга называется «Два года свободы». Это время, когда меня выгнали из театра (Р.Р. Стуруа был уволен Приказом Министерства культуры Грузии от 9 августа 2011 года с поста художественного руководителя Государственного драматического театра имени Шота Руставели. – Прим. ред.) и приняли обратно. Прошло ровно два года. Именно в этот период я начал заниматься соцсетями. И настолько они меня затянули, что сейчас, когда я приезжаю домой, занимаюсь не книгами, а начинаю писать в социальных сетях на русском, грузинском, английском.

– В обществе сложилось мнение, что русский язык сильно изменился. Вы согласны?

– Меня лично ужасает, что сами россияне перестали говорить на хорошем русском языке. Я не знаю так хорошо русский язык, но словарный запас у меня большой. Когда я говорю по-русски, то мыслю по-русски. Язык как живое существо, с ним ничего не поделаешь. Какие бы указы мы ни издавали, что нельзя сквернословить, всё равно будут сквернословить. Язык обладает отдельным магическим свойством, он сам развивается, без нас. Но мы можем немножечко его облагородить. Мы же не употребляем нецензурные слова в деловых взаимоотношениях. Но все сквернословим – начиная с самой верхушки, заканчивая низами. Если они (верхушка. – Прим. ред.) прекратят, то язык станет более нормальным.

– Как вы относитесь к нецензурной брани?

– Знаете в чём дело, существует какой-то странный закон языка. Когда впервые Хемингуэй в начале двадцатых годов использовал нецензурное слово, это был безумный скандал. Но сейчас это слово превратилось практически в рядовое, потеряло табу, легализировалось. По-моему, так можно уничтожить сквернословие. Но есть какие-то пределы, естественно. Когда часто употребляешь, то слово теряет первоначальный смысл. Может быть, это своеобразный путь уничтожить скверные слова. Многие слова в грузинском языке потеряли первоначальный смысл. Например, когда я говорю: «генацвале» – это значит «моя дорогая». Смысл этого слова «я тебя заменю перед смертью», «вместо тебя я пойду на смерть». Сейчас это слово так уже никто не воспринимает. Оно обрело новое значение.

– В России идёт оживленная дискуссия, предлагается исключить из обязательной школьной программы чтение романов Л.Н. Толстого «Войну и мир», М.А.Шолохова «Тихий Дон», Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Ваше мнение, нужны ли Достоевский и Толстой в школе? 

– Это мне непонятно. Я против. Сам я «Войну и мир» прочёл рано – в двенадцать-тринадцать лет. И моим одноклассникам рассказывал, чтобы те сдали экзамены, писали темы. Убирать из школьной программы… Для меня это кощунством кажется. Когда об этом по телевизору сказали, был шок. Как это – убрать «Войну и мир» из школьной программы? Не могу понять…

– Если заговорили о школе, вы в школе русский язык и литературу любили?

– Я учился в русской школе. В то время были хорошие грузинские школы, но мой отец собирался переезжать в Москву: он аспирантуру закончил в Москве, в Академии художеств, ему там предложили работу, и семья должна была переехать. Поэтому отец отдал меня в русскую школу. Я знал армянский, грузинский, русский, немного идиш – соседи были евреи из Одессы, во время войны бежали от страха перед немцами. Русский и литература давались также сложно, как всем нормальным ученикам. Но я был отличником. Хитро сдавал экзамены. Ведь необязательно хорошо знать, надо ещё уметь сдавать экзамены. Это отдельный вид искусства (смеётся). 

– Отношение в Грузии молодого поколения к русскому языку: говорит грузинская молодёжь на русском языке? 

– Нет, вообще не говорит. Думаю, что россияне здесь сильно виноваты, они как-то запустили это дело. Очень сложно, но надо заботиться о языке. Вот я вижу – он выступает в Думе, я знаю – он «Бесы» не читал, «Идиота» не читал. Может быть смотрел фильм. А потом, это они, наверное, говорят, что нужно изъять эти произведения из школьной программы. Потому что человек, который читал классику, он, по крайней мере, не так категорически скажет. Чиновники должны быть более просвещёнными.