Игорь Бармасов:

[Версия для печати]

Игорь Бармасов: «В культуре вся сила»

Игорь Бармасов – режиссёр театра «Манекен», в котором поставил спектакли «Гринч», «ЛюбитьТАКлюбить», реализовал проекты «Театральная манекениада» и спектакль-аудиопроменад «Человек в театре». Доцент кафедры театрального искусства Челябинского государственного института культуры, лауреат всероссийских и международных театральных фестивалей, член союза театральных деятелей России. О театре, искусстве и режиссёрской профессии, о том, в чём сила и что важно в театральной деятельности, мы поговорили с Игорем Бармасовым.

– Почему именно профессия режиссёра?

– В какой-то момент театральные люди сталкиваются с понятием театра и когда у меня такое случилось, то пришло понимание, что театр – это своеобразный тренажёр для души. Вроде везде есть фитнес-центры, где тренируют тело, существуют даже специальные программы для разума, каких только центров нет. А вот организаций, чтобы занимались душой, не очень много. И мне кажется, что театр именно такое учреждение, где тренируются душевные мышцы человека. Когда ты это понимаешь, открывается вторая сторона театрального искусства – способ познания жизни. Тогда начинаешь творить как-то более осознанно. Понимая, что театр – это некий тренажёр для души, способ познания жизни, можно этим заниматься. Хочется сесть в зрительный зал и начать потихоньку творить, работать с людьми. Нельзя сказать «управлять людьми». Все думают «режиссура – это управление», но на самом деле это не так. Начать договариваться с людьми, я бы сказал. Чтобы открывались новые смыслы, чтобы приходящий зритель попал на этот тренажёр для души.

– Были ли у вас в роду деятели искусства?

– Нет.

– Почему тогда увлеклись этой сферой?

– Вообще собирался в медицину. Но в какой-то момент операционный стол сменился операционным столом души. Только в первом случае люди на столе, а тут на сцене, и ты как-то в них пробираешься и чего-то там делаешь. А потом при помощи конструкции спектакля также пролезаешь внутрь к зрителю и что-то налаживаешь. Хочется верить в то, что это так.

Всё началось ещё в юности. У нас была компания друзей, все разные, активные. Мы тогда не понимали – творчески активные ребята или просто весёлые? В школьные годы часто какие-то конкурсы проводят, мероприятия, совместные тренинги, всех ребят объединяют. И у нас такая небольшая банда активных деятелей сложилась. Как-то раз намечался смотр школьных спектаклей, и нам безумно захотелось сделать что-то такое. В нашей компании одна из девчонок была дочкой директора школы. Она сказала: «У меня актовый зал в школе, делайте что хотите, под вашу ответственность. Вперёд, вот вам ключ!» Ну, мы начали что-то там сочинять, репетировать. Потом как-то так случилось, что я оказался в зрительном зале в роли режиссёра, говорящего, как надо делать. Я тоже играл в этом спектакле, но больше корректировал, объяснял и поправлял. Мы так и продолжили вместе, но почему-то на меня органично повесилась роль режиссёра. Распределение ролей произошло само собой. Мы сделали весёлую интересную историю – что-то вроде сказки для взрослых. Нахулиганили и поехали показывать её, даже на областной фестиваль съездили. Тогда я стал режиссёром в первый раз. А вообще всё из детства идёт. Знаете, всегда есть ребята, которые ждут, когда кто-нибудь весёлый выйдет во двор. Сейчас это, может быть, уже непонятно, а в моём детстве было так: кричат под окнами: «Ну, ты выйдешь во двор?» Несколько человек ждут, ничего у них не происходит. И вдруг ты говоришь им с балкона: «Сейчас я маме помогу и выйду». Вот ты спускаешься к ним, и с твоим появлением во дворе пошла жизнь, всем стало интересно, весело. Ты, как заводила, предлагаешь правила, что-то рассказываешь, увлекаешь. Как-то у меня так было. Я помню, как все сидели и ждали меня, а я думал: «Начинайте веселиться, я выйду в готовое, во всё веселье». Нет, нужен был какой-то толчок. Почему он во мне жил, я не знаю.

– На сегодняшний день сколько у вас сценических работ в качестве режиссёра?

– В нашем театре в репертуаре идёт одна постановка, ещё есть постановки в Новом художественном театре и Камерном театре. Последняя премьера была «Гринч» в театре «Манекен», а предпоследняя – «Король Лир» в городе Чайковском Пермского края. Мы там сначала сделали «Доходное место», получилось замечательно, и через год они снова пригласили меня, чтобы я сделал «Короля Лира». Это одна из мощнейших пьес Шекспира, и было очень страшно над ней работать. Безумно тяжело делать спектакль по этому произведению, потому что там стихотворный текст. Но ничего, мы хорошо стартанули и у нас получилось что-то интересное.

– Какие из ваших работ вам больше всего нравятся?

– Тут всегда любимые – либо последние, либо те, что сейчас начинают делаться. Как правило, так и происходит, потому что, когда спектакль уже выпущен, ты его отпускаешь. Он уже, как самостоятельный объект, живёт своей жизнью. Может быть, ты его даже немножко разлюбливаешь. Сейчас ещё от «Гринча» не откипели чувства, но уже следующий спектакль начинает греть. Он ещё не поставлен, но ты уже его любишь. Обычно так бывает. Хотя какие-то фрагменты, элементы, способ работы с «Лиром» в Чайковском – это было очень интересно. Иногда мне хочется пересмотреть этот спектакль, но артисты живут в другом городе, и я их не вижу. Я скучаю и думаю: «Вот хорошо бы посмотреть их» (смеётся).

– За время вашей работы режиссёром случались ли какие-либо курьёзные или забавные случаи?

– Ой, так это же один сплошной курьёз. Курьёз и нервы. Начни рассказывать каждый репетиционный день: что творят артисты, различные службы. Например, когда тебе что-то не то выставляют на сцене, ты приходишь, а там совершенно не твоё стоит – это сплошной курьёз. Во время показов бывает куча таких моментов, особенно, когда работа только-только набирает обороты. Я помню, мы ставили спектакль по переписке Антона Чехова и его жены Ольги Книппер в Новом художественном театре. И по сценарию артист, который играет Чехова, берёт письма своей жены, которая ему изменяла, и поджигает их при помощи какой-то зажигалки или спичек. А там кульминационный момент, и эти письма надо поджечь, чтобы они горели реальным огнём. Перед показом я забыл ему напомнить, чтобы он проверил, точно ли взял с собой то, чем будет поджигать. Во время спектакля он лезет в карман, и я по глазам вижу, что у него ничего нет. Полный зал зрителей. Я даже не понимаю, где он возьмёт, на сцене ничего такого нет. У него паника на лице, он белеет. Начинает думать, что ему делать. И решается на абсолютно гениальный ход, который мы накануне, дурачась, обговорили: он бежит в зрительный зал и просит у людей «огоньку». Кто-то находит спички, и актёр поджигает эти несчастные письма (смеётся). В тот момент это было возможно, и спектакль не сломался. Причём, удивительно, что мы накануне пошутили, что можно же с людьми работать, если что-то забудется, потеряется, можно у зрителей спрашивать. Хорошо, что проговорили.

– Как появилась идея создания «Театральной манекениады»?

– Всё очень просто: математика сработала. 27 марта – Международный день театра, 1 апреля – день рождения театра «Манекен». Этот сезон был 59, то есть следующий юбилейный. Мы понимаем, что в год юбилея нам нужно много разных интересных событий. Мне пришла идея сделать творческую репетицию перед юбилеем и придумать неделю с 27 марта по 1 апреля. Как раз получается чудесная неделя – от Дня театра до Дня театра «Манекен». Это очень интересно, ни у кого в театре так даты не совпадают. Я увидел однажды числа, расположил их перед собой и думаю: «Да вот же, всё есть». А раз у нас целая неделя, значит каждый день нужно делать какие-то события. Название у нас помпезное, конечно. Сидели, шутили и оттолкнулись от олимпиады и универсиады, чтобы сразу задать масштаб, крупность. Пошутили, обозвали «манекениадой». Сначала даже выговаривать не научились (смеётся), а потом как-то закрепилось. Сработали математика и желание уплотнить все творческие разнообразные события. Плюс ко всему – это репетиция к юбилейному году, потому что очевидно, что такая «Театральная манекениада» нужна теперь юбилейная, только другого масштаба, из новых событий. Вот сейчас, собственно, мы и работаем над тем, что же там будет.

– Прошедшая манекениада была посвящена Пушкину.  А следующая тоже будет по нему?

– Пушкин, так или иначе, должен присутствовать – он изображён на здании, у нас стоит его прекрасный бюст, мы находимся на улице, посвящённой ему. Пушкин – самый главный хулиган и экспериментатор. Он главный аккумулятор и вдохновитель на всякие театральные безобразия. От него мы не убежим, и это здорово. Мы пока только обсуждаем следующий год, и твёрдости нет, но понимаем, что надо будет оттолкнуться от слова «традиция». Однако это не означает, что мы все должны погрузиться в историю. Нет, просто попробуем рассмотреть сквозь призму традиций сегодняшнее время.

– Расскажите про формат аудиопроменада: как пришла идея, в чём его особенность?

– Этот формат родился в нашу «Театральную манекениаду». Одна из наших технически главных задач была сделать что-то такое, что бы шло всю неделю, но не повторялось. Спектакль в жанре аудиопроменада – это моя давняя боль. Я побывал на фестивале «Территория», к нам приезжали основатели этого жанра – немецкая компания Rimini Protokoll. У них был спектакль Remote Х, где Х – названия разных городов. Я ездил смотреть спектакль Remote Moscow. Лидер этой компании Штефан Кэги в рамках фестиваля много занимался с нами, проводил мастер-классы, подробно объяснял технологию. Изначально это такая «бродилка» по городу в наушниках, где тебе что-то рассказывают. Таких «бродилок» сейчас по стране появилось много, но хитрость в том, что не все они являются спектаклями. Важно, чтобы человек оказался в главной роли – он и автор, и артист, и зритель, и реальные декорации – всё в нём. Нужно понимать, как изменится человек по дороге, что с ним должно происходить. Многие «бродилки» построены по принципу квеста, где насильно заставляют что-то делать. Кэги подробно объяснял тонкости, чтобы человек сам захотел осуществить то, что мы ему предлагаем. Эти идеи долгое время жили у меня в голове, и всегда хотелось их воплотить. Когда мы сочинили аудиопроменад «Человек в театре», нам показалось, что эта мысль любопытна. Может возникнуть спектакль такого же направления, например, «Человек в школе». В прямом смысле. Подростки, дети и взрослые воспринимают школу под определённым углом. А можно создать историю, когда тот же ученик или выпускник посмотрит на эти стены немножко по-другому, и что-то с ним произойдёт. «Человек на заводе» – история про заводчанина. Чтобы мы, как зрители, почувствовали, что это место специфически влияет на людей, надо оказаться там. Наш театр «Манекен» – уникальное, историческое здание. Здесь ходишь и понимаешь, что любое место на тебя воздействует. В библиотеке мы соберёмся – здесь одни мысли приходят, если мы в буфете сядем – там совершенно другие, в фойе стоишь – там что-то такое «храмообразное». Поэтому хотелось поводить зрителя по интересным местам театра, чтобы люди посмотрели немножко внимательнее на это пространство. Многие заходят, а у гардероба суета, толпа, и они быстро проходят, не замечая каких-то мест и деталей. В аудиопроменаде можно остановиться и приглядеться ко всем мелочам. Аудиопроменад – это история, которая не отпускает. «Человек в театре» – это первый и единственный на сегодняшний день спектакль в Челябинске, сделанный репертуарным театром в жанре аудиопроменада.

– Чего ждать челябинцам от театра «Манекен» на следующий юбилейный год?

– Премьера нового сезона – «Король-Олень» режиссёра Сергея Овинова – состоялась 16 сентября. Это такая бешеная, яркая, хулиганская сказка для взрослых в стиле итальянского балагана.

В конце ноября мы должны выпустить спектакль «Мама» по пьесе Флориана Зеллера – это французский современный драматург, кинорежиссёр. У него вышла трилогия «Мама», «Папа», «Сын». Я давно принёс эти тексты в театр, но мы так долго созревали, что уже все вокруг поставили Зеллера, кроме нас. Помимо этого, вдруг получилось так, что один из основателей театра «Манекен» Анатолий Морозов может приехать и поставить спектакль. К апрелю, ко дню рождения театра, мы попробуем организовать его постановку. Это очень символично – один из основателей «Манекена» приедет поставить спектакль в юбилей театра. Такой знаковый момент. В спецпроектах у нас будет продолжаться то, что в рамках «Манекен+» сделал Николай Борисов: «Очень плохой театр», который нашумел и от которого люди сходят с ума (смеётся). Приходит примерно 20 зрителей и спектакль играется один раз, больше его никто не увидит и не услышит. Всем всегда хочется повторить, зрители говорят: «Сыграйте ещё раз, это должны увидеть». Ну, нет, такие правила придумал Коля. Особенность этих работ в том, что они репетируются семь дней и играются один единственный раз. Сейчас очень много желающих поставить в этом ключе спектакли, поэтому проект «Очень плохой театр» будет продолжаться. Сам я давно хочу сделать один проект в рамках эксперимента – спектакль для слепых. Мне очень интересна эта идея – многоизмеренческий театр, где даже не 3D-эффект, а 5D. Он будет сделан для слепых, но на него можно прийти и зрячим людям. Правило одно – всем завяжут глаза. Все будут смотреть так, как смотрят слепые. Когда участники окажутся в зрительном зале, то станут равны, и спектакль будет равнопонятен как незрячим людям, так и тем, у кого этих проблем нет. Мне кажется, что возникает социальная выравненность, и эти две группы, которые порой очень трудно взаимодействуют, окажутся близки благодаря спектаклю. Сама же постановка будет многоизмеренческой. Например, начнёт взлетать птица, и у лица человека вдруг пронесётся крыло так, что он это почувствует, будто она перед ним взлетела; или кто-то пронесётся по мостовой, и зрителей обдаст влажными брызгами. То есть спектакль планируется по многим каналам восприятия. Он давно зреет, и мне кажется, что сейчас такая постановка необходима, потому что у нас в театре, да, пожалуй, и в городе нет таких спектаклей, где пытаются убрать барьеры между людьми. Недавно состоялся фестиваль инклюзивного театра «Мечтай!», но он прошёл и всё. Мы попробуем что-то такое сделать, надеюсь получится. Планируется также много мастер-классов, режиссёрская лаборатория, на которую театр в конце октября получил грант. Мы привезём экспертов и отберём четырёх режиссёров, которые неделю будут делать эскизы, миниатюры, а потом проведём открытый показ. Может быть кого-то из них и на постановку пригласим. Планов много. Главное, чтоб дыхания хватило. По «Театральной манекениаде» много думаем – надо же теперь переплюнуть самих себя.

– Чего не хватает культуре Челябинска?

– Жажды культуры. Можно сказать, что надо развивать моду на культуру. Сейчас, мне кажется, этот вектор заметно поворачивается. Ещё несколько лет назад внимания к культуре было меньше. Я считаю, что в культуре вся сила. Все ищут её в экономике, в политике. На мой-то взгляд, всё дело в человеке, в культуре и в образовании. Если человек наполнен культурой, он никогда не совершит плохих поступков, или их будет гораздо меньше. Сложно себе представить, что человек, который смотрел все фильмы Тарковского (понимает их и к ним прикипел), сделает какую-то уж очевидную гадость в жизни. Знаете, есть люди, которые не ходят в театр, они проходят мимо и говорят: «А вон люди в театр идут» и у них как-то спокойно на душе, что здесь храм искусства, он стоит, дышит, работает, там идут «Три сестры», «Дядя Ваня», «Вишнёвый сад» и так далее. Вот если бы театра не было, было бы иначе. Даже если человек не ходит туда, сама работа этого заведения, его присутствие уже немножко улучшает жизнь. А есть же множество городов, где нет театра. Это точно как-то влияет на людей. Нужно продвигать моду на культуру. Мне кажется, всё становится лучше. Надо просто не зазнаваться, не влюбляться в себя и развиваться. Сейчас как-то все на отдельных островах. Если говорить про региональную культуру, то было бы здорово, если бы больше было творческих тандемов, объединений. Все немножко отстранены, например, мы филармония, к нам не лезьте, ну, а мы театр, вы к нам не лезьте. И как-то все в своих норках сидят. А ведь столько всего может родиться при пересечении профессионалов. Сейчас потихоньку объединения происходят, но пока что робко. Мне кажется, к этому надо двигаться. Спасёт культ культуры. Когда будет стыдно, что ты немножко не при культуре. Вот тогда изменится город и жизнь людей. Должно быть модно, как в Европе, сидя на траве слушать Венский симфонический оркестр. Там 80-90 % зрителей – это молодые люди. Целые поля людей. Это стильно, модно, круто! Возможно им это не очень нравится, но сам факт –прийти и побыть там – это просто здорово! И может постепенно войдёшь во вкус. Ведь чего не хватает нашей культуре? Вкуса и профессионализма, чего тут греха таить. Мы все немножко успокаиваемся и думаем, что зрителю всё нравится, вроде я такой талантливый, и так хорошо всё идёт. Нет, надо взрывать, привозить суперэкспертов, которые тебя размажут и скажут: «Ты что делаешь? Это всё ерунда. Давай срочно иди дальше».

– Какими качествами, на ваш взгляд, должен обладать режиссёр?

– Если начать с профессиональных качеств, то нет ничего дороже, чем образное мышление. Если оно отсутствует, то режиссёру будет очень трудно – ты не можешь перевести на театральный язык литературу, идеи и тексты, которые берёшь. Всё становится непоэтично и малосодержательно. Более того, образное мышление помогает второй важной составляющей – цельности мышления. Ты должен всё время видеть цельную конструкцию. Киношники покадрово расписывают свои работы перед съёмкой, то есть у них фильм, по сути, готов. Многие так делают, хотя тот же Сокуров немножко против. Он говорит, что на съёмочной площадке доделывает фильм, досочиняет его. Поэтому во главе угла стоит образное мышление. Режиссёр – это первый зритель своего спектакля, отрывков, миниатюр, поэтому надо быть чутким, открытым в процессе восприятия. Необходимо научиться в себя впускать то, что происходит на площадке, не смотреть со стороны, а всё время подключаться к артистам на сцене, иначе получается, что ты их не слышишь, смотришь на каркас, схему из людей. А дальше следуют человеческие качества, всё-таки люди с людьми работают. Нужно стараться быть честным, хотя бы в том, что делаешь, что болит, греет, потому что если идёшь от этого, то тогда есть и мощь, и сила. И ты можешь на этой энергии увлекать людей, вести за собой, так как они чувствуют, что это честно. В жизни быть честным сложнее, но в работе это необходимо. Также надо каждый раз учиться любить людей. Из советского времени пришёл образ режиссёра-диктатора, который всех гнёт и как крысолов на дудочке играет, заставляя крыс танцевать. Этакий Карабас-Барабас и его марионетки. Сегодня эта схема безобразна, мы пытаемся выравнивать горизонтальность отношений. У режиссёра должно быть своё ощущение, но нужно уметь договариваться и доверять. Человека легко погнуть, заставить, но это опасный путь, надо уважать личность, и будет уважение в ответ. Это такой климат в творческой команде. Если есть недоверие, нелюбовь, давление, рано или поздно этот коллектив или проект начнёт загибаться.

– В чём сила в театре?

– Если одним словом – в людях. Потому что театр – это о человеке, для человека и через человека. Всегда всё про людей. Иначе и смысла нет. Что мы познаём? Мы познаём эту жизнь. И познание идёт сквозь призму человека. Он – инструмент. Зритель приходит, смотрит спектакль, что-то для себя открывает, понимает, разрешает себе чувствовать – может в жизни он не плачет, а здесь поплачет. Тут, вроде как, можно. Поэтому сила точно в людях, в их личностях, во встречах людей. Когда встречаются режиссёр и драматург, режиссёр и художник, два актёра на сцене, актёр и режиссёр, актёр и зритель – этих встреч в театре очень много, и от них всегда что-то рождается. Одна встреча даёт толчок к следующим встречам. Театр предлагает пережить необычный опыт. А кому его можно предложить? Только людям. Надо смотреть, где конечная точка театрального дела – в зрительном зале.

– Какое у вас любимое место в театре?

– Самое любимое пространство – пустая сцена. Когда в театре никого нет, и ты можешь сесть в зрительный зал и смотреть на пустую сцену, где нет ни декораций, ничего. Сильнее этого места не придумать, потому что это пустой холст. Ты сидишь перед ним, и у тебя в голове рождаются картины, воображение создаёт фильм. У меня всегда самое сильное место в театре – зрительный зал. Чтобы не было никаких звуков, голосов, потому что это уже часть действия. Не должно быть ничего. Тишина и пустота. И только тогда в голове включается проектор. 

– Расскажите о театральных приметах: верите ли вы в них? Я знаю о примете что, если текст произведения, по которому готовится работа, упадёт, то его нельзя просто поднять – на него нужно сесть, лечь и только потом поднять. Иначе быть беде.

– Сесть, лечь – это у артистов. Это священная примета везде. Я очень благодарен сцене, потому что это для меня холст, некая основа, которая дарит нам все открытия. Ты проживаешь какие-то жизни, смыслы благодаря ей. У меня есть особенность (по моим наблюдениям – не только у меня) – я всегда в благодарность сцене делаю ей поклон, касаясь рукой. Это как погладить в знак признательности. Сцена – это живой объект, ещё один артист. У нас даже на первых курсах со студентами есть специальные тренинги, зафиксированные в книгах очень талантливыми преподавателями, как договориться с площадкой, чтобы она тебя не обижала. Потому что бывает, если не договоришься, то реквизит, декорации падают, стаканы бьются, в общем, всё, что может быть, начинает происходить. Потом артист приходит и говорит: «Ну, сегодня какой-то кошмар». Значит не договорились со сценой, как-то она воспротивилась. Это пространство наполнено живой энергией. Представляете, какая плотность энергии в театре на сцене? Когда каждый день идут спектакли, там чувства, эмоции, из зрительного зала летит какая-то энергия. Мы же не знаем физики после квантовой, мы и эту-то плохо знаем, а после неё ещё есть какие-то частицы, и они там живут, уплотняются. Одно дело энергия на улице, а другое дело – в театре, это же не выветрить. И она там плотно сидит. Сцена, как консервная банка, переполнена частицами чувств, эмоций, смыслов, а ещё и артисты, когда выходят на площадку, находятся в состоянии изменённого сознания. При помощи творческого заряда у артистов сознание способно меняться. Это тоже какая-то другая реальность. Сцена как портал в неизведанные миры. Но не то, чтобы это приметы, просто законы физики. Что уж говорить, в каждой квартире своя энергетика, там живёт от одного до трёх человек в среднем, а в театре каждый день множество людей со своей душой. Очевидно, это очень серьёзное пространство, к которому надо относиться уважительно, быть благодарным. У меня это жест, связанный с прикосновением. Также существует обязательное правило – подниматься на сцену только в сменной обуви. Это даже не приметы, а уважение и этика. Как минимум сейчас твоим партнёрам здесь кататься, падать лицом на пол, мало ли куда приведёт импровизация, поэтому должно быть элементарное уважение к репетиционному процессу, к партнёрам.

– Бывало ли у вас творческое выгорание? Что помогало вновь начать творить?

– Да, бывало, но хорошо, что коротко – сутки. На следующий день уже понимаешь: либо продолжаешь двигаться, либо ты погибнешь. Погибать, вроде, профессионально и творчески не хочется, и мозг начинает предлагать какие-то варианты. Мне кажется, ничего нет более вдохновляющего, чем новая работа, новый проект. Когда он начинается, даже если ничего не получается, сама по себе мысль: «Я сочиняю спектакль» вдохновляет. Я хожу, и всё вокруг заряжает на эту работу, потому что начинаю смотреть на жизнь сквозь призму этой темы, персонажей. Вроде ничего не менялось, но ты смотришь – и вокруг всё немножко другое. Оно начинает на тебя влиять: подпитывает, наполняет. Когда понимаешь, что надо где-то подзарядиться, можно поехать на хорошие спектакли – поискать, посмотреть, что делают любимые режиссёры. Находишь, срываешься и едешь на спектакль. Меня безумно заряжают лаборатории и мастер-классы. Я люблю куда-то съездить, поднакопить нового, и потом голова начинает взрываться. Когда человек при тебе рассуждает и творит, ты сразу попадаешь на эту волну. Когда у меня приходит ощущение, что уже ничего не хочется, я придумываю себе дело. Мы почему и создали проект «Манекен+», потому что в театре ставить спектакли регулярно невозможно. Много различных проблем и нюансов. А в параллельной дороге спецпроектов можно творческие силы направить туда. Придумал что-то, и у тебя есть пара дней, чтобы это сделать. Потом раз – спектакль. После него опять в спецпроекте что-то новенькое придумываешь. От людей много заряжаешься, конечно. Общаться с людьми надо. Сейчас время телефонов, где мы привыкли к тому, что будто общаемся со всеми, но, на самом деле, это же не общение – псевдокоммуникация. А как только собираешься с людьми поговорить – совсем другое общение.

– Существует высказывание «всё новое – хорошо забытое старое», а к театру оно применимо?

– Был такой культовый режиссёр в истории театра, открыватель знаменитой методологии – Константин Станиславский. Он придумал главную школу воспитания артиста. До него это было на уровне «ты вроде бы талантливый, пойдём играть в театр». А тут он сочинил дорогу того, как вырастить артиста в себе. И наступил период театральных изменений: появился Бертольд Брехт, в Таганке Юрия Любимова сломали четвёртую стену, отделявшую зрителей и артистов. Они стали кричать на людей, открыто социально и даже политически высказываться. Сейчас в XXI веке есть спектакли, в которых артистов вообще нет, на сцене либо какие-то телевизоры, технологии, либо животные. Есть даже постановки, где главные действующие лица – рояли. Но, тем не менее, мерилом остаётся человек. Когда познаёшь, куда движется театр, как интересен живой человек на сцене, вдруг начинаешь перечитывать Станиславского. Сегодня люди убеждены, что это новое недавно придумали, а ты смотришь в книги 1920-30-х годов, а там всё уже написано. Другое дело, что у него не получилось детально разработать свою теорию, потому что не было достаточных знаний в то время и, может быть, смелости у людей такой не было. Но, тем не менее, там все принципы есть. Это удивительно, как вдруг мост времён сошёлся. Многие говорят, что Станиславского надо выкинуть, это всё уже не то. Самое интересное, говорят люди, которые его не читали – у него восьмитомник и ещё две записные книжки. Я их все читал. Как писатель он был плохенький, тут уж нечего сказать, а как режиссёр, актёр и педагог – талантище невероятный. Сейчас мост времён сошёлся. Надо просто не бояться заглянуть в хорошо забытое старое, там всё есть. Станиславский говорит: «Персонаж – это я в предлагаемых обстоятельствах». И люди заявляют: «Ну так это не интересно, это значит персонаж не возникнет, и будет постоянное я-я-я». А он о другом говорил. Если читать внимательно, то станет понятно, что Станиславский охранял личность, что на сцене должна быть, в первую очередь, личность артиста. Выходишь ты со всей своей душой, опытом и попадаешь в предлагаемые обстоятельства автора. Тебя никуда не деть. Именно твоя личность в других ситуациях интересна. Может быть тебя вообще не узнать, ты персонаж совсем не похожий на себя, но личность останется как стержень. У него ещё был термин загадочный, непринятый и непонятный «Я есмь». Знаменитый режиссёр Леонид Хейфец во время репетиций всегда кричал своим студентам: «Тебя нет! Всё хорошо, да только тебя нет!» И вот это и есть «Я есмь». То есть должна быть личность, режиссёр должен слышать актёра. На самом деле всё уже действительно придумано, надо это не выбрасывать, потому что на основе этого можно открывать новые грани. Станиславский чувствовал время наперёд. Все творцы чувствуют будущее. Как Пушкин, например, если по-честному изучать его творчество, он описывает сегодняшнее время. В некоторых стихах вообще жутко.

– А вы как творец чувствуете будущее?

– Всегда, когда делаешь спектакль, волей-неволей понимаешь, что вкладываешь туда то, что сейчас ощущаешь, понимаешь, что он должен жить и дальше, а ты интуитивно предполагаешь, куда он приведёт. Мне кажется, что в этом есть предощущение будущего. Ты строишь, предлагаешь и даже как-то пытаешься предсказать будущее в своих работах. Другое дело, насколько это получается или нет. Только время покажет – кто угадал, кто не угадал. Но, я думаю, это в подсознании у каждого, кто что-то создаёт. Ты же понимаешь, что делаешь это сегодня, но это будут слушать, смотреть завтра. Значит, ты должен ощущать завтрашний день, куда он там приползёт.

– В одном из ваших интервью вы сказали, что учились на актёра по наставлению Вячеслава Анатольевича Петрова, но в процессе учёбы проявляли себя больше как режиссёр. А вы не задумывались о том, чтобы стать актёром моноспектакля? Ведь там можно быть и актёром, и режиссёром.

– Нет, не задумывался. Я убеждён, что актёр, режиссёр и театральный педагог – это три разные профессии. Они составляются из различных технологий. Нужен ежедневный тренаж. Какой главный тренаж для действующего артиста? Регулярный спектакль. Он каждый день играет. Я каждый день не играю, следовательно, мне надо проводить регулярный тренаж где-то отдельно, дополнительно найти себе место, время и заниматься самим собой, чтобы оставаться в психофизической форме. Да и действующему артисту, по идее, нужен этот актёрский тренажёрный зал, где он будет постоянно совершенствоваться, как пианист перед началом разыгрывается всегда гаммами. А я последние годы развиваю себя и тренирую себя с режиссёрской стороны, режиссёрский тренинг у меня есть и педагогический. Актёрский всё время догоняет, рядом идёт, исходя из этих двух. Сложный вопрос. Зависит ещё от проекта. Если мысль какая-то интересная будет, то, конечно, захочешь и вернёшь всё. И будешь делать.

– Что бы вы посоветовали тем, кто только думает пойти в режиссуру или стать актёром?

– Наша свора всегда советует одно – не ходите (смеётся). Это же пытка, кошмар, сложно и мучительно, конкуренция большая, влезать и пробиваться очень тяжело. Дожидаться своих условий, своего проекта всегда мучительно. Ты в какой-то момент можешь сказать: «Что-то у меня ничего не получается. Всё, надо уходить». А может быть стоило подождать ещё год, и эти условия сошлись бы, и вдруг на тебя бы вышли люди и появился проект, в котором ты реализуешься. Это если говорить полушутливо, потому что ответ всех режиссёров и актёров – не ходить в эту профессию. Целая жизнь туда уходит. А если серьёзно, надо учить себя воспринимать мир, удивляться. Каждый день впечатляться, восхищаться – это такой тренинг. Ты должен быть открытым, восприимчивым. Также необходимо тренировать честность своего взгляда, высказывания и искренность мышления. Нужно не забывать о прошлом – оно очень сильно питает. Есть режиссёр Дмитрий Крымов, половина его спектаклей, если не все, строятся на его детстве. Он в своём прошлом находит очень много образов, которые рождает и материализует в спектакле. На самом деле, научиться режиссуре, как говорил Всеволод Мейерхольд: «Да за неделю вас научу». Это всё так просто, только дальше это делать сложно. Понять принцип, как это всё устроено, вроде бы, несложно. Если есть восприимчивость, чувствительность к миру, если есть любовь к людям, уважение к личностям (тебе же потом с людьми работать, не с машинами). Честность и искренность в работе – это важные штуки.