Ольфакторные метафоры в прозе Тургенева

[Версия для печати]

Н.Л. Зыховская

Ольфакторные метафоры встречаются у Тургенева часто, с их помощью передается как отношение к жизни вообще, так и собственно к ее «качеству»: «Каждое утро он проводил за работой, обедал отлично (Варвара Павловна была хозяйка хоть куда), а по вечерам вступал в очарованный, пахучий, светлый мир, весь населенный молодыми веселыми лицами» («Дворянское гнездо») [2, т. VI, с. 50]; «Эти двадцать дней являются мне чем-то теплым, молодым и пахучим, какой-то светлой полосою, в моей тусклой и серенькой жизни» («Дневник лишнего человека») [2, т. IV, с. 179]; «– Хорош же и я, – промолвил он, словно про себя, – очень нужно это ему говорить. Одним словом, – прибавил он, возвысив голос, – повторяю вам: здешняя атмосфера вам не годится. Вам здесь приятно, да мало чего нет? И в оранжерее тоже приятно пахнет – да жить в ней нельзя» [2, т. VI, с. 348]. («Первая любовь»); «– Ты прав, – подхватил Базаров. – Я хотел сказать, что они вот, мои родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им не смердит... а я... я чувствую только скуку да злость» [2, т. VII, с. 119] («Отцы и дети»).

Здесь общая оценка жизни в философском смысле дана через сравнение с запахом – жизнь может «приятно пахнуть», а может и «смердеть». В «Призраках» ольфакторная метафора отнесена к «человеческому муравейнику» вообще: «Но, странное дело! мне не захотелось покинуть мою чистую, темную, воздушную высь, не захотелось приблизиться к этому человеческому муравейнику. Казалось, горячий, тяжелый, рдяный пар поднимался оттуда, не то пахучий, не то смрадный: уж очень много жизней сбилось там в одну кучу. Я колебался...» [2, т. VII, с. 211].

«Пахучий» в данном случае – это «благовонный», противопоставленный «зловонному смраду». Но герой ощущает именно смешение этих запахов – хорошее и плохое «сбито в кучу».

Подобные приемы обнаруживаем и на уровне изображения характеров. Второстепенные герои и отдельные ситуации объясняются посредством ольфакторных метафор: «Подражая примеру графини, и княгиня Вabette, та самая, у которой на руках умер Шопен (в Европе считают около тысячи дам, на руках которых он испустил дух), и княгиня Аnnеttе, которая всем бы взяла, если бы по временам, внезапно, как запах капусты среди тончайшей амбры, не проскакивала в ней простая деревенская прачка…» [2, т. VII, с. 252] («Дым»); «По лицу Анны Сергеевны трудно было догадаться, какие она испытывала впечатления: оно сохраняло одно и то же выражение, приветливое, тонкое; ее прекрасные глаза светились вниманием, но вниманием безмятежным. Ломание Базарова в первые минуты посещения неприятно подействовало на нее, как дурной запах или резкий звук; но она тотчас же поняла, что он чувствовал смущение, и это ей даже польстило» [2, т. VII, с. 74] («Отцы и дети»).

В романе «Новь» даже голос героя имеет запах: «Паклин уже взялся за шапку, как вдруг, без всякого предварительного шума и стука, в передней раздался удивительно приятный, мужественный и сочный баритон, от самого звука которого веяло чем-то необыкновенно благородным, благовоспитанным и даже благоуханным» [2, т. IX, с. 146]. Это пример синестезийного изображения явлений; в данном случае запах – вспомогательное средство описания звука, метафорическое пояснение к впечатлению от голоса.

Редкость в ольфактории Тургенева устойчивые метафоры «пословичного типа» «пахнет чем-то» в значении предчувствия и предсказания: «– Этой бедной девушке почти не хлопают, – сказала Елена, – а я в тысячу раз предпочитаю ее какой-нибудь самоуверенной второстепенной знаменитости, которая бы ломалась и кривлялась и все била бы на эффект. Этой как будто самой не до шутки; посмотри, она не замечает публики. Инсаров припал к краю ложи и пристально посмотрел на Виолетту. – Да, – промолвил он, – она не шутит: смертью пахнет. Елена умолкла» («Накануне») [2, т. VI, с. 288]; «“Аль патриотизм одолел?” – “Одолел”, говорит. “Ну, а деньги, говорю, folliculiire, любишь”? – “Люблю”, говорит. Тут я ему, милостивые государи мои, дал набалдашник моей палки понюхать. “А это ты любишь, ангел мой?” – “Нет, говорит, этого не люблю”. – “Да ты, я говорю, понюхай как следует, руки-то у меня чистые”. – “Не люблю”, говорит, и полно» [2, т. VII, с. 302] («Дым»).

В последнем примере видим случай употребления устойчивого оборота «понюхать оружие» в значении пугать кого-то, угрожать кому-то. Но одновременно здесь есть и «вербальный ольфакторий» (уравнивание именно слов-понятий – патриотизм, деньги, «быть битым»).

Тургеневские герои даже обращаются к «запаху слов»: «Это слово: ци... ви... ли... зация (Потугин отчетливо, с ударением произнес каждый слог) – и понятно, и чисто, и свято, а другие все, народность там, что ли, слава, кровью пахнут... бог с ними!» [2, т. VII, с. 275] («Дым»); «но я все-таки настаиваю на своем – и сколько бы меня ни потчевали госпожой Кохановской и “Роем на спокое”, я этого triple extrait de mougik russe нюхать не стану, времени до времени необходимо нужно уверить себя, что оно не совсем офранцузилось, и для которого, собственно, и сочиняется эта литература en cuir de Russie» [2, т. VII, с. 329] («Дым»).

Этот же «тройной экстракт русского мужика» преображается в «Нови» в «запах мира»: «Марианна сидела под окном и глядела в палисадник. И странное дело! Нехорошие, почти злые чувства и мысли, волновавшие ее до прибытия Нежданова с Павлом, покинули ее разом; …Она не волновалась; но ей было грустно... безотрадно грустно. На нее как будто повеяло настоящим запахом того мира, куда она стремилась... и содрогнулась она от этой грубости и темноты. Какому Молоху собиралась она принести себя в жертву?» [2, т. IX, с. 341] («Новь»).

Интересен пример использования ольфакторного сравнения для изображения поведения героя: «– Это удивительно! Как вы полагаете, господа? – Антон Степаныч потщился придать чертам своим выражение ироническое, но ничего не вышло или, говоря правильнее, вышло только то, что вот, мол, господин статский советник дурной запах почуял. – Не потрудитесь ли вы, милостивый государь, – продолжал он, обращаясь 

к калужскому помещику,– передать нам подробности такого любопытного события?» [2, т. VII, с. 233] («Собака»).

Здесь выражение лица, планируемое персонажем, не отвечает этому «замыслу» и сравнивается с гримасой человека, «учуявшего» зловоние; так создается комический эффект.

Ольфакторные метафоры в прозе Тургенева связаны с представлениями о запахе как о сути, «центре» явления, идеи, мысли, даже человека: «Одним складочным местом общих мест на свете больше, – да какое кому от этого удовольствие? Нет, ты будь хоть глуп, да по-своему! Запах свой имей, свой собственный запах, вот что! И не думайте, чтобы требования мои насчет этого запаха были велики... Сохрани бог! Таких оригиналов пропасть: куда ни погляди – оригинал; всякий живой человек оригинал, да я-то в их число не попал!» [2, т. III, с. 259] («Записки охотника», «Гамлет Щигровского уезда»).

Именно такое отношение к миру запахов позволяет увидеть особые черты ольфакторной метафоризации художественного мира Тургенева, где сам предмет равен запаху, при этом автору совершенно не важно, приятен он или нет. Это помогает увидеть, как в данной модели меняется ольфакторная вертикаль, наполняясь исключительно Тургеневским видением ценности запахов и их оценки.

Библиографический список:

1. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем: в 30 т. / И.С. Тургенев. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Наука, 1978–1982.

2. Ароматы и запахи в культуре: в 2 т. / сост. О.Б. Вайнштейн. – М.: Нов. лит. обозрение, 2003. – Т. 1. – 608 с.