Поэтика импрессионизма как способ выражения духовно-нравственных исканий русского человека в эмигрантской прозе 1920-х годов

[Версия для печати]

(М. Осоргин «Там, где был счастлив»)

Н.Н. Кундаева

Литература эмиграции стала одной из сфер воплощения мироощущения русского человека, оказавшегося в экзистенциальной ситуации и пытающегося обрести духовную опору в традиционных ценностях и идеалах, подвергшихся разрушению в условиях деформированной действительности 1920-х годов. В прозе писателей-эмигрантов (И. Бунина, И. Шмелева, М. Осоргина, Б. Зайцева) отразилась проблема поиска нравственных ориентиров спасения души, создания основы для возрождения духовности как одной из важнейших ментальных идей русского народа. Это во многом определило лирическое содержание эмигрантской прозы — «жизнь души» (чувство, мысль, настроение) человека, оказавшегося вдали от родины, пытающегося обрести себя и смысл своего существования. Наиболее адекватному выражению эмоциональных состояний, переживаний личности способствует поэтика импрессионизма, в основе которой лежит эстетика чувства, предполагающая погружение в мир субъективных ощущений. Импрессионизм как результат философского мировидения, созерцательного отношения к действительности руководствуется «теорией вчувствования» и создает лирический, субъективно окрашенный образ реальности, основным принципом претворения которой становится деформация, отражающаяся в жанровой модели малой прозы, соединяющей в себе эпический и лирический способы выражения внутреннего мира личности. В импрессионистском типе прозаического текста, как и в лирике, доминантным носителем жанра является ассоциативный фон, выражающийся в суггестивном характере образов, их ассоциативном сцеплении, организующий мотивную структуру, определяющий специфику хронотопа, интонационно-речевой уровень, за счет активизации которых моделируется пространство ощущения и настроения. 

Репрезентативным образцом произведения, в котором отражаются данные особенности, становится автобиографический цикл М. Осоргина «Там, где был счастлив» (1923), написанный в период эмиграции. Художественное единство включает четырнадцать миниатюр, объединенных образом автобиографического героя, который отправляется в путешествие по святым местам прошлого с целью избавиться от душевных страданий в безрадостном настоящем, согреть душу путем воскрешения былого ощущения счастья. В основе сюжета цикла — переживания героя, вызванные возвращением в Италию — страну, где он был счастлив. В цикле воссоздается мифологизированное пространство, сконструированное чувственным воображением героя. Географическое путешествие по Италии оборачивается путешествием по пространству души, позволяющим найти себя в этом мире, потому можно говорить о первостепенном значении пути  самопознания, который неизменно связан с концептом памяти, означающим попытку преодоления времени и воскресения счастливого прошлого. Писатель стремится сделать время обратимым, остановить его отдельные мгновения с помощью воспоминаний. 

Читателю открываются только те картины Италии, которые ценны для героя. Повествование приобретает отрывочный, эпизодичный, мозаичный характер, поскольку подчинено логике воспринимающего сознания. Эта особенность отражается в композиционной структуре цикла. Фрагментарность произведения связана с использованием техники ретроспекций, с активизацией механизма ассоциаций и приема временного и пространственного монтажа. События внутреннего мира развиваются в двух временных плоскостях, происходит своеобразное наложение прошлого и настоящего. В первой миниатюре «Липовый цвет» на уровне припоминаемых ощущений обозначается тонкая связь времен. Герой, находясь в экзистенциальной ситуации, пытается преодолеть одиночество, обрести гармонию, которая соотносится в его сознании с образом дома, восходящим к образу детства, матери, родины. Знаком этого гармоничного детского мира становится чудодейственный липовый цвет (лекарство от простуды) — лейтмотивный образ, символизирующий веру в жизнь и надежду на счастье, которое подверглось разрушению в жестоких условиях изгнания. Таковым липовым цветом в момент отчаяния и безысходности стала для героя в годы молодости Италия — «ангел счастья, удачи, улыбки, радости, песни» [1, с. 87], страна, где он  был по-настоящему счастлив. Чувство полноценной, истинной жизни, которое пришлось когда-то испытать повествователю в Италии и которое он пытается воскресить, тонко передано с помощью импрессионистских образов-ощущений, выстраивающихся в ассоциативный ряд: «Макароны итальянские на античном блюде», вкус которых «остался в памяти, как вкус поцелуя у того, кто целовал — любя, как аромат духов на пожелтевших строчках в узком конверте» [1, с. 86]. «Макароны—поцелуи—духи» — образы, выражающие тонкие душевные переживания героя, связанные с трепетным чувством радости жизни, которое автор пытается объяснить на языке ощущений: «Едва переступишь с каблука на носок, так нога сама закидывается для нового шага. Взглянешь в зеркало — там человек улыбается. Вздохнешь — пуговица пиджака сама расстегнется. Скажешь — голос сам вольется в воздух» [1, с. 86]. Именно это состояние полноты жизни желает вновь испытать герой. В связи с этим в системе временных координат значимой становится категория ожидаемого, которая связана с попыткой соединить настоящее и прошлое, в чем выражается надежда на исцеление души. 

Особенности темпоральной организации связаны также с реализацией категорий вечного, незыблемого и быстротекущего, меняющегося, преходящего, которые сопряжены в цикле с многоуровневой структурой пространства. Топологическое устройство произведения составляют природный, культурный, социальный уровни, сложное переплетение которых позволяет герою совершить духовный путь осмысления своего Я. Уже в первые минуты пребывания в Италии повествователь понимает, что прежней восторженности, радости он не испытывает, «в сердце заслонка: знает оно, что нужно радоваться, — и нет в нем прежнего, непосредственного, безоговорочного отклика» [1, с. 88], «корой обросло чувство» [1, с. 91]. В связи с этим логика путешествия по памятным местам определяется желанием разобраться в себе, понять причину осознания своей чужеродности, чуждости в этом, неизменившемся, на первый взгляд, мире. Он устремляется на берег моря, в приморскую деревушку («У моря»), отправляется в горы («Года идут», «Tutto passa»), где, находясь в состоянии медитативного созерцания, приходит к мысли об утраченных иллюзиях и вере, которые согревали душу в дни молодости, когда «была тесна связь с Россией» [1, с. 91].

Топос природы представляет незыблемое вселенское пространство, некий универсум, пантеистическую картину мира, свидетельствующую о свободной, одухотворенной, возвышенной жизни человека. Открытое пространство (море, горы, небо), которое изначально привлекает героя, соотносится с мотивом простора, свободы, полета души, гармонии. Оно неизменно сопряжено с мотивом тепла и света, который выражается в образе итальянского солнца с его «пятидесятиградусной лаской» [1, с. 89], необходимой герою, «безнадежно замерзшему за годы в России» [1, с. 92]. Лейтмотивный образ солнца (символ жизни) сопровождается акварельной зарисовкой синего, лазурного неба, по которому плывут облака — «легкие перышки», ставшей знаком гармонической сущности Италии. Образы неба и солнца можно определить как константу поэтического, дружественного мира, в котором герой чувствовал себя своим. 

В миниатюре «Кривая башня» пространство природы смыкается с культурным топосом, который связан с обращением к вечным святыням, к проявлениям духовной жизни человечества. Как и прежде, взор героя приковывает пизанский ансамбль («царство мертвых, собор, баптистерий и башня»), вызывающий в сознании ассоциативный образ —  «на зеленом блюде два кулича и покривившаяся пасхальная баба, облитая сахаром» [1, с. 94], сопрягающийся с мотивом пасхи, воскресения души, веры. Неслучайно в начале миниатюры вводятся строки из поэмы Данте, которые всплывают в сознании героя при виде этого святого места. Удивительный мир искусства наполнен тонкими, проникновенными звуками, герой, как и прежде, слышит рожденные под куполом собора «музыкальный шорох, шепот, мелодию», которые когда-то пробуждали ощущение красоты и чувство прекрасного, а теперь не задевают струны души и не уносят в сферу высокого и неземного. «Ныне холодно мне в святых местах», — словно приговор, звучат слова повествователя. Былые чувства не соотносятся с теми, которые испытывает он в настоящем. Ощущение замкнутости, обреченности, выключенности из сферы мировой истории, из настоящей, одухотворенной жизни выражается в следующей фразе: «Я — в клетушке моего собственного, маленького, исчерпанного быта и бытия» [1, с. 95]. Одним из центральных пространственных образов становится вечный город Рим, с которым связана последняя надежда на пробуждение чувства радости жизни, на исцеление души. Именно поэтому Рим для героя — «подушка кислорода, последний шприц камфоры» [1, с. 96]. Рим в настоящем не вызывает у героя никого отклика. Несмотря на сложность пути, на боль разочарования, герою все же удается примириться с жизнью, ощутить радость бытия, обрести некую гармонию. Это происходит в последней миниатюре с символическим названием «Ave Maria». Герой оказывается во Флоренции, где «случается чудо: она чарует прежним очарованием» [1, с. 106]. Повествователь погружается в духовное пространство, находясь в соборе и слушая церковное пение и органную музыку, которые облагораживают душу и позволяют слиться с высшим, святым, сакральным миром в молитве. Герой испытывает катарсис, пребывает в одухотворенном, возвышенном состоянии. Так воссоздается пространство русской духовности, в котором преодолевается хаос жизни, происходит спасение души изгнанника.

Подводя итог сказанному, отметим, что в цикле «Там, где был счастлив» М. Осоргин изображает духовно-нравственный путь русского человека, связанный с духовным просветлением, с обретением веры в жизнь, помогающей выйти из мучительного духовного кризиса. В цикле моделируется пространство ощущений и настроений за счет использования принципов и приемов импрессионистской поэтики, способствующей созданию лирической, субъективно окрашенной модели мира.

Список литературы:

1. Осоргин М. Там, где был счастлив. Рассказы. — Париж, 1928 — 196 с.

Полная версия статьи опубликована в сборнике Воздействие литературы на формирование личности современного читателя: материалы XVI Шешуковских чтений; под ред. Л. А. Трубиной; МПГУ. – М.: АВАНГЛИОН-ПРИНТ, 2011. – С. 210–215.