Принципы организации ольфакторного пространства в прозе М.Ю. Лермонтова

[Версия для печати]

Н.Л. Зыховская

Статья посвящена анализу запаха и сопутствующих ему явлений в прозе М.Ю. Лермонтова. Автор статьи исследует особенности ольфакторной картины мира Лермонтова, где ароматы и благоухания создают особую атмосферу, маркируют природное и личное пространство героя.

Прозаическое наследие Лермонтова не так уж объемно. Ольфакторные включения можно обнаружить в четырех произведениях писателя («Вадим», «Княгиня Лиговская», «Герой нашего времени», «Штосс»). Совокупность ольфакторных фрагментов позволяет представить ольфакторную картину прозы Лермонтова: это мир ароматов и благовоний с точечными вкраплениями нейтральных и негативных запахов. Автор «отфильтровывает» на входе все, что может оскорбить эстетические чувства. Но еще важнее, что запахи окружающего мира во многом становятся для него лишь «материалом» метафор.

Однако общая исследовательская задача должна быть сформулирована так: рассмотреть ольфакторную картину как законченное явление, органично вплетенное в общую поэтику того или иного автора. И поэтому особое значение имеет поиск каркаса, основы картины мира «в запахах». «Сердцем» прозаического мира Лермонтова становится аромат, благоухание, воспринимаемое героями в самых разных значениях. Но как бы этот запах ни воспринимался, у Лермонтова это именно атмосфера, даже аура, воспринимаемая сознанием героя.

В повести «Вадим» запах липы назван «упоительным»: «Вадим стоял под густою липой, и упоительный запах разливался вокруг его головы, и чувства, окаменевшие от сильного напряжения души, растаяли постепенно, – и отвергнутый людьми, был готов кинуться в объятия природы; она одна могла бы утолить его пламенную жажду и, дав ему другую душу или новую наружность, поправить свою жестокую ошибку» [1, с. 32].

Благоухание цветов липового дерева – точная деталь в пейзажном описании. Однако для Лермонтова она не важна сама по себе, как «красота стиля». Упоительный запах останавливает озлобленного героя, согревает его сердце, открывает перед ним возможность преображения. Лермонтов – как и авторы древнерусских текстов – подменяет описание запаха описанием реакции на запах.

Но само благоухание помечает мир божественного откровения. Точно в том же ключе дается описание интерьера в этой повести: «…он идет в ту сторону и вступает в небольшую комнату, освещенную полуденным солнцем; ее воздух имел в себе что-то особенное, роскошное; он, казалось, был оживлен присутствием юной, пламенной девушки. Кто часто бывал в комнате женщины, им любимой, тот верно поймет меня... он испытал влияние этого очарованного воздуха, который породнился с божеством его, который каждую ночь принимает в себя дыхание свежей девственной груди – этот уголок, украшенный одной постелью, не променял бы он за весь рай Магомета...» [1, с. 37].

Упоительный аромат цветов мы можем сопоставить с роскошным, очарованным воздухом комнаты любимой женщины. И в том, и в другом случае герои оказываются околдованы атмосферой пространства. Эту же конструкцию находим в «Герое нашего времени» в рассуждении Печорина о княжне Мери: «Ее легкая, но благородная походка имела в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору. Когда она прошла мимо нас, от нее повеяло тем неизъяснимым ароматом, которым дышит иногда записка милой женщины» [1, с. 239]. Обратим внимание на эпитет «неизъяснимый» – в предшествующем примере автор апеллировал к опыту читателей, а не объяснял «влияние воздуха»; в этом примере он прямо говорит о неизъяснимости аромата. В «Штоссе» дыхание таинственной героини названо «ароматическим»: «– Штос? – кто? – У Лугина руки опустились: он испугался. В эту минуту он почувствовал возле себя чье-то свежее ароматическое дыхание; и слабый шорох, и вздох невольный, и легкое огненное прикосновенье. Странный, сладкий и вместе болезненный трепет пробежал по его жилам» [1, с. 331]. На предпоследней странице текста (по законам жанра) для автора важно создать атмосферу тайны, но указание на «ароматическое» дыхание оказывается значимым – герой осознает, что рядом с ним необыкновенная женщина, земное существо, а не призрак.

Ароматы природы и запах женщины особенно ярко сопоставлены именно в «Герое нашего времени», в повести «Княжна Мери». Лермонтов показывает своего героя открытым миру красоты. Неслучайно именно перу Печорина принадлежат такие описания: «Нынче в 5 часов утра, когда я открыл окно, моя комната наполнилась запахом цветов, растущих в скромном палисаднике. Ветки цветущих черешен смотрят мне в окна, и ветер иногда усыпает мой письменный стол их белыми лепестками» [1, с. 236]; «И в самом деле, здесь все дышит уединением; здесь все таинственно – и густые сени липовых аллей, склоняющихся над потоком, который с шумом и пеною, падая с плиты на плиту, прорезывает себе путь между зеленеющими горами, и ущелья, полные мглою и молчанием, которых ветви разбегаются отсюда во все стороны, и свежесть ароматического воздуха, отягощенного испарениями высоких южных трав и белой акации, и постоянный, сладостно-усыпительный шум студеных ручьев, которые, встретясь в конце долины, бегут дружно взапуски и, наконец, кидаются в Подкумок» [1, с. 276–277]; «Возвратясь домой, я сел верхом и поскакал в степь; я люблю скакать на горячей лошади по высокой траве, против пустынного ветра; с жадностью глотаю я благовонный воздух и устремляю взоры в синюю даль, стараясь уловить туманные очерки предметов, которые ежеминутно становятся все яснее и яснее» [1, с. 253]. Тонко подмечая наполненность мира прекрасными природными ароматами, создавая в описании определенные градации (от легких лепестков до воздуха, отягощенного запахами трав и цветов), Печорин и женскую красоту приравнивает к запаху цветка: «А ведь есть необъятное наслаждение в обладании молодой, едва распустившейся души! Она как цветок, которого лучший аромат испаряется навстречу первому лучу солнца; его надо сорвать в эту минуту и, подышав им досыта, бросить на дороге: авось кто-нибудь поднимет! Я чувствую в себе эту ненасытную жадность, поглощающую все, что встречается на пути» [1, с. 265].

Здесь герой активен – он хочет «надышаться» ароматом вволю, с особым сознанием обладания уникальным, особенным явлением – «лучшим ароматом». Такое эгоистическое вдыхание запаха, его сознательное «вбирание» в себя во многом ключ к пониманию поведения героя – он не различает природное и человеческое. Люди для него суть часть общей красоты мира, и либо они органичны здесь, либо нет. Это наблюдение помогает понять логику отношения Печорина и к контрабандистам, и к Максим Максимычу, и к женщинам. Сам герой и к себе относится также, не выделяя себя из общего мироздания, во всяком случае, стремясь отыскать связь, а не противостояние.

Сравним этот эпизод с отношением Юрия в «Вадиме» к атмосфере боя: «Но войска перешли через границу русскую, пылают села неверных на берегу Дуная, который, подмывая берега свои, широкой зеленой волной катится через дикие поляны... О, как жадно вдыхал Юрий этот теплый ароматный воздух, как страстно он кидался в шумную стычку, с каким наслаждением погружал свою шпагу во внутренность безобразного турка, который, выворотив глаза, с судорожным движением кусал и грыз холодное железо!» [1, с. 78]. Свободное движение Дуная сопоставлено с «шумной стычкой» – такое же естественное действо, как бег речных вод. В предложении, описывающем Юрия, жадное вдыхание теплого ароматного воздуха и наслаждение убийством человека стоят в одном зевгматическом ряду. Мир войны не противопоставляется миру природы, а входит в нее органической частью, и убийство одного человека другим становится частью общего круговорота жизни, а не жестоким и противоестественным событием.

В нескольких случаях у Лермонтова встречаем мы и негативные ольфакторные описания. Однако эстетически они оказываются в той же плоскости, что и описания природных ароматов – это атмосфера, в которую погружается герой. В «Княгине Лиговской»: «Вы пробираетесь сначала через узкий и угловатый двор, по глубокому снегу, или по жидкой грязи; высокие пирамиды дров грозят ежеминутно подавить вас своим падением, тяжелый запах, едкий, отвратительный, отравляет ваше дыхание, собаки ворчат при вашем появлении, бледные лица, хранящие на себе ужасные следы нищеты или распутства, выглядывают сквозь узкие окна нижнего этажа» [1, с. 153–154].

Использование прямого обращения к читателю позволяет Лермонтову создать иллюзию присутствия в этой атмосфере. Описание запаха дано в резких негативных эпитетах, однако в данном фрагменте Лермонтов описывает не состояние воспринимающего, а собственно запах («едкий», «отвратительный», «тяжелый»), впрочем, избегая сравнений или указания на тот предмет, который этот запах издает. Поэтому создается ощущение именно общей гнетущей атмосферы, в том числе и за счет ольфакторного включения.

В «Вадиме» негативное ольфакторное включение прямо отнесено к общей атмосфере: «Юрий остановился на минуту, чтоб хорошенько осмотреться, и когда глаза его привыкли немного к этой смрадной и туманной атмосфере, то он заметил в одной из впадин стены что-то похожее на лицо человека, который, прижавшись к земле, казалось, не обращал на него внимания» [1, с. 90].

Если говорить о конкретных предметах, представленных как источники запаха в произведениях Лермонтова, то их немного. В «Вадиме»: «Подойдя к одному из отверстий Чертова логовища, Юрию показалось, что слышит запах дыма, он всунул туда голову; точно! но что это значит? уж не занята ли их квартира? Он сообщил свое замечание Ольге: она испугалась…» [1, с. 89].

В «Княгине Лиговской» находим следующую деталь: «и она плакала, горько плакала, покуда ей не пришло в мысль, что с красными глазами неловко будет показаться в гостиную. Тогда она встала, подошла к зеркалу, осушила глаза, натерла виски одеколоном и духами, которые в цветных и граненых скляночках стояли на туалете» [1, с. 150].

«Слышать» запах дыма (вместо «чувствовать») – неоднократно встречавшаяся ранее синестетическая подмена. Одеколон и духи во втором примере – тоже не новое явление, здесь их упоминание играет роль детали в описании комнаты героини. Однако применительно к другим ольфакторным фрагментам, связанным с описанием женщины, мы можем усмотреть некоторую парадоксальность: везде ольфакторные включения подчеркивали естественную «ароматность» женского присутствия, здесь запах был близок к метафоре атмосферы влюбленности, волнения от женского присутствия. Но в данном случае мы видим искусственное средство создания этой атмосферы – одеколон и духи (их много, они стоят в «цветных и граненых скляночках» как настоящий арсенал светской красавицы).

Из всего этого материала воссоздается ольфакторная сторона художественного мира Лермонтова: в первую очередь, запахи в его текстах маркируют природное пространство, в которое включается и человек. Герои Лермонтова умеют тонко «читать» запахи окружающего мира, доказывая свое природное естество.

Анималистичность лермонтовской характерологии, где не только женщина сравнивается с цветком, лошадью, но и сам герой обладает «породистой» внешностью, близкой описанию лошадиной масти, а его чутье, проявляемое в столкновениях с враждебным миром, приближает его к хищнику, для которого обоняние – важнейший инструмент анализа меняющейся ситуации, позволяет возвести обоняние на особую ступень. Здесь чрезвычайно важно, что запахи в художественном мире Лермонтова всегда разлиты, размыты, неизъяснимы, наполняют все пространство и обладают героем, пассивно их воспринимающим.

Однако в том эпизоде «Героя нашего времени», когда Печорин рассуждает о «лучшем аромате» женщины, которым надо успеть надышаться, он примеряет на себя роль центра Вселенной (не случайно в этом эпизоде «лучший аромат» цветка «адресован» первому лучу солнца).

Претендуя на такую значимую роль, герой выходит за рамки органической связи с природой, возможно, сам того и не осознавая. Ольфакторные включения помогают нам уточнить центральный конфликт творчества Лермонтова – это конфликт между внутренним чувством гармонии со всем миром вокруг и сознанием собственной исключительности, которое требует разорвать гармонический круг, выйти за его пределы. Это саморазрушительная интенция ряда персонажей Лермонтова, доведенная до предела в «Герое нашего времени».

Но вернемся к возможности построения ольфакторной картины художественного мира писателя. Мы видим, что у Лермонтова это наполнение пространства вокруг героя и читателя ароматами, создающими общую атмосферу повествования – будь то прекрасный пейзаж, будуар женщины или городские дворы. Позитивный ольфакторий (аромат) превалирует над негативным (зловонием); последнему уделено немного места и он выполняет «служебную» роль – подчеркивает контрастность места обитания героя и светского пространства.

Если говорить о главном принципе ольфакторной картины художественного мира – фильтрах, то автор, очевидно, остается в рамках благоуханного открытого природного пространства. Он «замечает» запахи лишь тогда, когда они «говорят» об этом мире «за окном». Такая «фильтрация» позволяет говорить и о значимости природного мира для художественного мира писателя в целом, а также повышенного внимания к эстетически прекрасному. Философские переносы (когда ольфакторные включения оказываются метафорами, позволяющими проникнуть в онтологические смыслы) также значимы: здесь можно усмотреть воздействие культурной памяти, «благоухания» как синекдохи Благого Духа. Это проявляется в общем указании на окруженность героев прекрасными запахами в разных эпизодах. В художественном мире Лермонтова это указание на растворенность героя в природном пространстве, слияние с ним. Однако – в отличие от решения тех же тем в поэзии Лермонтова – именно в ольфакторном фрагменте мы видим, как герой «присваивает» себе право на центральное положение в мире. А ольфакторная картина расширяется за счет экспансии в философско-онтологическую сферу.

Литература:

Лермонтов М.Ю. Собрание сочинений: в 4 т. / М.Ю. Лермонтов. – 2-е изд., испр. и доп. – Л.: Наука, 1981. – Т. 4.