Борис Стаценко

2019-й объявлен Годом театра в России. Челябинский театр оперы и балета представил оперу Джузеппе Верди «Риголетто». В день премьеры одну из главных партий спектакля исполнил солист Новой Оперы и Немецкой Оперы в Дюссельдорфе, уроженец города Коркино Челябинской области, баритон Борис Стаценко. С чего начинается южноуральская опера? Как музыка в одночасье поменяла карьеру перспективного советского партийного активиста на всемирно известного солиста? Чем отличается челябинская публика от зрителей остальной России? Об этом и многом другом мы побеседовали с оперным певцом.

 

 

 

 

– Борис Александрович, вы помните день, когда опера появилась в вашей жизни?

– В четыре года я встал на табуретку и пел частушки (смеётся). Музыкой увлекся в юности, когда купил гитару и начал подбирать песни. Всё играл на слух, не имея на тот момент музыкального образования. В родном селе Багаряк организовал ансамбль «Белая ладья», где меня называли «и швец, и жнец, и на дуде игрец» – потому, что я играл на всех инструментах. С оперой познакомился случайно, работая секретарем комсомольской организации. Меня отправили в Челябинск на высшие курсы комсомольского образования. В те дни мы с ребятами жили возле оперного театра. Я увидел афишу «Севильский Цирюльник», пошёл на спектакль один, никто из друзей не составил мне компанию. Театр произвёл тогда на меня такое сильное впечатление, что я уволился с работы и поступил в музыкальное училище. В Челябинске учился три года, после чего продолжил образование в московской консерватории.

 

– За свою карьеру вы сыграли сотни спектаклей. Какой была ваша самая первая роль?

– На первом курсе консерватории. Обычно студенты начинают петь с четвертого курса, но я начал сразу, исполнял разные партии оперы «Любовный напиток» и многие другие. Пел на общественных началах, так как мне это очень нравилось. А профессиональная карьера стартовала с третьего курса, с работы в Камерном театре под руководством Бориса Покровского. Помню, учреждение находилось в полуподвальном помещении, в здании бывшего кинотеатра. Там Покровский взял меня на роль Дона-Жуана. С этого момента я начал зарабатывать пением. В 90-м году пришёл в Большой театр стажёром оперной труппы, а с 1991-го стал солистом, исполнял партии Сильвио «Паяцы», Фигаро «Севильский цирюльник», Валентин «Фауст». Тогда, в Советском Союзе, вся опера ставилась на русском языке. На итальянском были «Паяцы», где я получил роль Сильвио.

 

– А сегодня «Риголетто» вы поёте на итальянском?

– Да, на русском «Риголетто» я никогда не пел.

 

– Расскажите о том, как вы попали на челябинскую сцену.

– Меня считают лучшим Риголетто в мире. Ещё благодаря Георгию Владимировичу Цукерману (первый заместитель министра культуры Челябинской области, – прим. ред.), мы с ним земляки. До службы в армии я работал в совхозе села Шабурово заведующим клуба. Заведение до сих пор существует, этим летом клубу исполнилось 50 лет. Меня, как создателя своего ансамбля, пригласили исполнить концерт. Потом, когда возникла постановка «Риголетто», Цукерман предложил меня дирекции театра в качестве исполнителя этой роли. Спектакль собираются вести в Большой театр, он также выдвинут на «Золотую маску».

 

 

– Какая у вас любимая партия?

– Та, которую я пою в данный момент. Я исполнил 97 партий, весь платный баритоновый репертуар, все знаковые роли. Каждая из них по-своему сложна и интересна.

 

– Челябинская публика отличается от столичной или западной?

– Ничем не отличается. Публика везде одинаковая: все хотят хорошего исполнения, качественной картинки, профессионального оркестра, чистого звука. Другое дело, что само музыкальное образование в нашей стране и на Западе отличается.

 

– Чем?

– Например, в Германии детей учат музыке не для того, чтобы они стали музыкантами, а чтобы они полюбили музыку. А у нас – чтобы стали профессионалами. Там они учатся для себя, чтобы быть музыкально грамотными. Для профессионального образования придётся нанять частного педагога.

 

– Сейчас в опере много технических ноу-хау, которые привносят современные режиссёры: оснащение сцены, свет, постановки стали динамичнее, классические сюжеты дополняют современные технологии. Как вы к этому относитесь? Должна ли опера меняться или пусть остается консервативной и поддерживает классическую школу?

– Прежде всего опера должна быть интересной. Всё остальное не имеет значения. Можно придумать всё что угодно, но, если это не интересно, оно не спасет бездарную постановку. Западные режиссёры часто эпатируют публику с помощью нестандартных деталей. Но как говорил Покровский: «На сцене нужно не эпатировать, а удивлять». Молодёжь любит классику, она ей не надоела, судя по публике в зале – сидят даже на ступеньках в проходе, так как билетов не осталось.

 

– У вас плотный гастрольный график, своей профессии вы отдаете много эмоциональных сил. Что помогает их восстанавливать?

– Надо высыпаться и не болтать слишком много. Известный тенор Марио дель Монако за два дня до спектакля вообще не разговаривает, а общается записками. Я говорю, но редко, не ем мороженое, не пью алкоголь вообще, занимаюсь гимнастикой. Помогает режим.

 

– В вашем райдере нет коньяка?

– Райдер придумали звёзды российского шоу-бизнеса для того, чтобы поставить себя выше других. У нас на сценах сплошные Королевы, Короли и Принцессы. На Западе же как работают? Вот тебе гонорар, приезжай, не важно на чём и как. Наши звезды, помимо гонораров, устанавливают ряд бытовых требований. На Западе есть только требования профессиональные.

 

 

– Что для вас дружба? У вас есть друзья?

– Дружба проверяется в экстремальных условиях. Когда происходит что-то, ты задумываешься о том, готов ли ты помочь другу или махнёшь на него рукой. У меня есть несколько друзей в Москве, в Дюссельдорфе, где живёт моя семья. Понятие «дружба» очень многогранное. Другом может быть и жена, и сын, и внук. Такая дружба скрепляет отношения в семье.

 

– У вас музыкальная семья?

– Жена пианистка, окончила челябинское училище. Дочь экономист, сын учится на экономиста. Мои дети играли и на флейте, и на саксофоне, и на пианино, но выбрали другие профессии. Сын мне когда-то сказал: «Папа, я тебя всю жизнь не видел, ты хочешь, чтобы и я своего сына не видел?» Мои родители тоже не были музыкантами. При этом талант может быть у всех. Но пение – это как микроб, и если возникает вопрос о том, есть ли смысл заниматься пением, то нужно сразу его бросать и забыть. Потому, что всю жизнь будешь недоволен и будешь страдать. У настоящих музыкантов вопроса «петь или не петь?» не возникает, они не могут жить без пения.

 

– Каковы ваши впечатления от Челябинска?

– Очень много промышленных выбросов. Я желаю челябинцам поменьше таких дней. Да, Челябинск – рабочий город, тут много заводов. Я рад, что здесь есть и театры. Немецкие исследования провели опрос среди населения. Установлено, что в городе, где есть оперный театр, культура повышается гораздо быстрее, чем там, где его нет. Я желаю, чтобы жители Челябинска, музыкальная общественность и руководство области больше уделяли внимания развитию культуры. Потому что люди, посещающие театр, не пойдут вечером бить стекла и громить все вокруг. Театр делает людей добрее.

____________________________________________________________

Справка:

Алексей Татаринцев: «Русская опера должна жить»