Е.В. Харченко
Именно с такими вопросами часто обращаются к филологам. Можно долго рассуждать о том, что в последние десятилетия в России произошло значительное снижение общего уровня владения русским языком, проявилась жаргонизация и семантическая зараженность. По мнению некоторых ученых, современный русский литературный язык нуждается в защите. А.П. Сковородников предложил выделить новое направление в лингвистике – лингвоэкологию. По воздействию на язык постперестроечное время часто сравнивают с постреволюционным влиянием, однако наряду с общими моментами (в первую очередь из-за смены реалий изменения словарного состава) можно отметить специфические, например, семантическую зараженность.
Лингвоэкология как новое направление в изучении языковой сферы обитания человека и общества отмечает процессы, протекающие в русском языке и сознании его носителей:
• оскудение словарного запаса, забвение многих семантически ценных слов и фразеологизмов, заключающих народную мудрость;
• реабилитация слов и понятий (милосердие, благотворительность, инакомыслие, державность, лицей, гимназия, губернатор, гувернантка, частная собственность, меценат, прибыль, рынок и др.),
• употребление слова без точного представления о его значении (размытая семантика слов): клиенты, правые, левые, радикалы, консерваторы. Особенно это касается слова «менеджер», которое толкуется и как «продавец» и как «руководитель, управленец». Интересны и названия сфер деятельности с использованием этого слова: офис-менеджер (= секретарь), клининг-менеджер (= уборщица);
• «синдром заимствований», свидетельствующий в том числе и об ослаблении словообразовательного потенциала языка. Некоторые слова отражают техническое развитие общества, новые для российской действительности понятия: компьютер, Интернет, маркетинг, плюрализм, толерантность и подобные. Однако многие заимствования имеют прямые аналоги в русском языке: шоу – представление, прессинг – давление, консенсус – согласие, гала-концерт – торжественный, парадный концерт, джус – сок, репрезентированный – представленный и под.), – и постепенно, как более престижные, вытесняют отечественные слова;
• утрата знаковой целесообразности и эстетического вкуса в наименованиях. Например, названия магазинов в Челябинске: Электрошок, ВлаГен, Герон, ИФ-36, Кантин, Картас, Квадро, На Горке, Ной-2000, Приличный, Раден, Раздолье, Розовый Слон, Стимул, ТАН, Три Тополя, Фарс, Эфес и подобные.
• большое количество речевых штампов было создано во времена «застоя»: пламенный борец за мир и социализм, в едином трудовом порыве, эпоха развитого социализма и др., в том числе в постперестроечное время появились идеологические штампы: новое мышление, вхождение в мировой рынок, цивилизованные страны, новая реальность;
• эвфемизмы, языковое лукавство: высшая мера наказания (смертная казнь), несун (вор), рынок рабочей силы (безработица), граждане, вынужденно покинувшие места постоянного жительства (беженцы), находящиеся за чертой прожиточного минимума (нищие);
• языковое насилие в виде навешивания языков: враг народа, враг нации, консерватор, неформал, гомо советикус, совдепия, аппаратчик, деструктивные силы, партийный работник, бывший комсомольский деятель/лидер, враг перестройки, совок, экстремист, красно-коричневый;
• «канцеляризмы» не только в официально-деловой сфере, но и в разговорной речи: глажка брюк, дача советов и справок, обилетить пассажиров, озадачить (вм. дать задание), остолбление границ, реализация, наработки, на предмет написания, зафиксировано, по вопросу, осмотр лесного массива, по причине отсутствия наличия присутствующих;
• взрыв сквернословия «вседозволенность сальностей и хамства» (А.И.Солженицын), вульгаризация речевого общения; нецензурные, по сути непечатные, слова проникли на страницы журналов, газет и художественной литературы; расшатываются границы дозволенности, снижается языковой вкус;
• «лингвоцинизмы», свидетельства человеческого разбоя, технократизма, потребительского отношения: покорение природы, рабсила, человеческий материал, людское сырьё, крестьянские/ трудовые ресурсы, человекоединица, период дожития, естественная прибыль, естественная убыль;
• криминализация языка: пополнение экспрессивного слоя лексики за счет слов из языка деклассированных слоев общества. Многие из этих слов через молодежный жаргон проникают в разговорную речь и становятся привычными: беспредел, чернуха, наезд, тусовка;
• расшатывание языковых норм, речевая небрежность. На экранах телевидения появилось большое количество передач, в которых участвуют «люди с улицы», абсолютно не подготовленные в речевом плане. Резко упал уровень дикторов радио и телевидения, допускающих ошибки в речи. Возникли проблемы и с кодификацией: появилось множество ортологических словарей, которые не всегда содержат правильный вариант или же дают совершенно равноправные варианты употребления, не указывая особенности выбора той или иной формы.
Мы должны согласиться с учеными, занимающимися вопросами лингвоэкологии. Вынуждены признать, что для современного русского литературного языка характерно:
1. Обилие иностранных заимствований не только слов, но и целых конструкций («У тебя проблемы?» – «Это ваши проблемы…», «Этим вечером…» калька с английского to-night), под влиянием английского языка происходят и более существенные сдвиги, связанные с этнокультурной спецификой. Так, в научной речи идет активное вытеснение местоимения мы, используемого при озвучивании идей, результатов работы одного человека, местоимением я, что соответствует западному этикету; еще больший шок испытываешь, когда известных немолодых людей называют в СМИ только по имени, отбрасывая, как анахронизм, отчество. В Челябинске бросается в глаза обилие вывесок, написанных с использованием латиницы, известные бренды причудливо переплелись с псевдо-английскими названиями. А как часто, не задумываясь, мы произносим обрусевшее «океюшки» вместо родного «хорошо».
2. Жаргонизация всех слоев общества. Основная функция жаргона – выделение «своих» и изолирование «чужих», что приводит к непониманию или иллюзии понимания (в жаргоны часто входят литературные слова с другим значением); проникновение тюремного жаргона в СМИ, речь политиков явно свидетельствует о криминализации страны.
3. Нецензурные, по сути непечатные слова, проникли на страницы журналов, газет и художественной литературы. Расшатываются границы дозволенности, снижается языковой вкус. Уже некоторые деятели культуры бросились на защиту сакральной лексики, говоря о размывании границ и, как о следствии, потере эмоционального колорита.
4. Семантическая зараженность. Многие слова обзавелись дополнительным, часто «грязным» смыслом. Вспомните хотя бы мультфильм «Голубой щенок», который именно по этой причине на долгое время исчез с экранов.
5. Утрата высшего стиля, место которого настойчиво пытается занять сниженный стиль. Радио- и телеведущие, политики, журналисты зачастую употребляют сниженную и бранную лексику, оправдывая себя желанием быть ближе к народу, тем самым занижая и даже убирая барьеры.
Но стоит ли все эти проблемы приписывать языку, который по своей сути является всего лишь системой символов, об употреблении которых мы договариваемся? Трудно не согласиться с Максимом Анисимовичем Кронгаузом, который написал: «Не язык наш криминализирован, а общество, и чтоб адекватно говорить об этом обществе, язык порождает соответствующие слова. Чтобы отразить изменения в экономике и информатике и дать возможность говорить об этом, язык порождает или заимствует новые слова. Остановить этот процесс невозможно, можно только изолировать или стерилизовать общество. А говорить о нашей жизни и в нашем обществе языком Тургенева просто не получится».
Поэтому, замечая ошибки в речи окружающих, мы должны в первую очередь обратить внимание на себя, на свою речь. Ведь культурной или некультурной может быть наша речь, а не язык, поскольку мы как пользователи языка часто выбираем из всего богатства и многообразия русского языка ущербные и примитивные конструкции. И именно это угрожает нашему языку, посколько самый распространенный вариант стремится стать нормой.