Ценностное пространство культуры через призму современной русской литературы

[Версия для печати]

Фунтова Д.А. (Челябинский государственный институт культуры)

Второе десятилетие XXI века характеризуется глобальной трансформацией идентичностей. Великобритания, Испания, Греция и Македония (в споре за название «Македония») наглядно демонстрируют мейнстримность современных культурных процессов – увеличение разнообразия, субъектности, самобытности. Не обошли эти процессы и Россию, где отсутствие единого фактора, упорядочивающего аксиосферу, такого как религия, власть или тотальная идеология становится предметом внимания как политиков, так и ученых различных областей знания. Современный российский гуманитарный научный дискурс все больше фокусируется на теме сближения разных социальных групп, поиска идентичности, объединяющей идеи. Общим местом многочисленных обсуждений является постулат о необходимости формирования консолидирующего ценностного ядра. 

Традиционно, просвещенное российское и советское общество было литературоцентричным, а мастер художественного слова считался «властителем дум», «учителем жизни», «инженером человеческих душ». Последнее двадцатилетие для русской литературы стало «временем безвременья», а сама идея активного влияния литературы на общество нередко воспринимается как архаичная. Однако сложно предположить, что существовавшая многие десятилетия фундаментальная традиция обращения к книге (шире – художественному тексту) как к ментору, собеседнику, источнику идей могла в одночасье прерваться с появлением новых технических средств коммуникации. Наша позиция заключается в том, что, несмотря на декларируемые проблемы невостребованности русской литературы, она сохраняет большой потенциал влияния на наиболее активную, просвещенную часть российского социума. В том числе и современная русская литература. 

Социальная практика последних двадцати лет показывает, что любое заметное явление культуры, может стать доминантой ценностного пространства, а значит актуализировать и деактуализировать те или иные ценности. Это в полной мере относится к современному литературному процессу. Методологические основания понимания ценностного пространства как теоретической конструкции наиболее полно рассматриваются в диссертационном исследовании социолога И.А. Суриной. В своей работе она определяет ценностное пространство как «пространство оценочных значений, обусловленное субъективным восприятием социальной реальности. Ценностное пространство общества устанавливает упорядоченность социальных взаимодействий в ценностном измерении и их результат» [11, с. 8]. Аналогичной позиции придерживается С.Б. Синецкий, считающий, что «ценным может быть лишь то, что понято. У любого человека есть свой набор, своя система ценностей» [8, с. 32]. Чтобы выделить ценностное ядро культуры, необходимо представлять концептуальный базис взаимодействия ее субъектов, что в свою очередь побуждает обратиться к концепции ценностного пространства культуры. 

В уже существующих научных исследованиях ценностное пространство культуры трактуется в близкой смысловой логике. Так М.В. Ковалева использует его для обозначения репрезентативного набора ценностей культуры в определенный момент времени [3, c. 27], в работе Е.О. Орловой оно выступает сферой идеально-ценностных целей, реализуемых в процессе образования [6, c. 90]. Ближе всего нам определение Е. А. Царевой, которая в рамках семиотического подхода через смысловое поле символа обозначает ценностное пространство культуры как некую целостность инвариантного смыслового ядра, подвижных смысловых пластов и продуктивного смыслового слоя [12, c. 10]. Тем не менее, представленные определения не раскрывают функциональные особенности данного феномена, в частности, оставляя за рамками культурные механизмы формирования и трансляции ценностей. Основываясь на культурологическом подходе, под ценностным пространством культуры мы понимаем ограниченную условной рамкой времени-места социальную среду, определяемую (идентифицируемую) той или иной комбинацией (набором) ценностей. Данное определение подразумевает смыслово насыщенную коммуникацию различных социокультурных акторов, опосредованную актуальным для них культурным явлением, конкретной ситуацией взаимодействия. Чтобы апробировать понятие ценностного пространства культуры в культурологическом контексте, рассмотрим его на примере анализа конкретного явления культуры, а именно современной русской литературы.

Современная русская литература значительно трансформировалась в последние три десятилетия в силу объективных изменений социокультурной реальности. Система оценивания в русской литературе складывалась веками и представляла достаточно упорядоченную и иерархизированную структуру – обычно в форме неких «высших» инстанций, явно или скрыто определявших общий уровень и довольно жесткие границы, вне которых литературные тексты могли существовать лишь как маргинальные, труднодоступные и, в силу этого обстоятельства, не оказывающие серьезного воздействия на массовую читательскую аудиторию. После распада Советского Союза, когда идеологические институты потеряли свою нормирующую роль, определение границы между «магистральным» и «маргинальным» в литературе оказалось, по сути, отдано на волю случая и рыночной конъюнктуры. 

В начале 90-х годов XX века, с точки зрения ценностного подхода, в русской литературе существовали как минимум четыре разнородных ценностных компонента: советская литература, стремящаяся адаптироваться к сложившимся в стране условиям; открытая впервые российским читателем литературная традиция запрещенных в СССР писателей ХХ века; осуществляющая поиск новых тем и художественных приемов постперестроечная литература; западная литература, предназначенная, по стилю, главным образом, для «широкого употребления». Такая разнонаправленность литературного массива породила жанровое разнообразие современной русской литературы и обусловила сложности в ее типологизации. Второй немаловажной особенностью русской литературы 90-х годов явилось влияние устанавливавшихся в стране рыночных отношений. Ведущим фактором, на основании которого многие издательства определяли «право на жизнь» того или иного произведения, стал читательский спрос, что, безусловно, отразилось на качественном уровне и общей направленности всего массива ценностей, транслируемых широкому читателю посредством литературы тех лет. 

На сегодняшний день, когда переход от социалистической к капиталистической действительности позади, в условиях глобализации, русская литература сумела сохранить статус своеобразного индикатора состояния общества. В условиях стабилизирующейся экономики, рынок все больше отражает ценностное пространство культуры, а не определяет его. Как заметила М. А. Черняк: «Первое десятилетие литературы XXI века – пестрое, противоречивое, многогранное – представляет собой высокотехнологичный синтез искусства и бизнеса что является следствием все более глубокой интеграции культуры в рыночные отношения» [14, c. 76]. Современная литература становится открытым социокультурным пространством, а не маргинальной спутницей гласности. Писатели уходят от пустого эпатажа: бессодержательная манифестация антиобщественных, извращенных или неприемлемых позиций становится феноменом, характерным для локальной литературной ниши. Это происходит в силу того, что само российское общество начинает осознавать себя и «обживать» новую социокультурную реальность в качестве ее субъекта, а не наблюдателя.

Писатель взаимодействует с читателем посредством текста, выступая в трех ипостасях: как творец (художник), как социальная личность, и как участник повседневности. Проблематика личности, наряду с проблематикой более масштабных феноменов культуры – обширная тема изучения в культурологии, которой занимались Л.Н. Коган, С.Н. Иконникова, М.С. Каган и другие. Личность писателя играет значительную роль в процессе генерации новых и воспроизводства бытующих ценностей, цитируя Л.Н. Когана: «…духовно богатый человек – одновременно и объект, и субъект культуры» [4, c. 13]. Писатель воздействует на широкую читательскую аудиторию, представляя в текстах своих произведений те или иные ценности. В рассуждениях о влиянии личности на границы культурного пространства В.С. Цукерман отмечает, что: «…степень этого охвата зависит от масштабов субъекта, интенсивности и качества его культурной деятельности. В этом смысле культурное пространство так же искривлено, как и физическое. Чем больше «масса» (например, масштаб человеческой личности), тем больше кривизна такого пространства, тем в большей мере культурное пространство становится пространством данной личности» [13, c. 51]. В контексте нашего исследования мы рассматриваем двух представителей магистрального направления современного литературного процесса: Виктора Пелевина и Владимира Сорокина. Книги этих писателей выходят значительными тиражами, получают литературные премии, что важно, вызывают неоднозначный резонанс, но интенсивный общественный интерес. Оба автора, являясь одиозными и «знаковыми» личностями, создают «культурные плацдармы» [9, с. 176-177]: у них существуют адепты, клубы фанатов, их произведения экранизируют в России и за рубежом. Масштаб личностей авторов провоцирует заметное «искривление» культурного пространства, что позволяет с большей точностью зафиксировать ценностное ядро, которое прорисовывается в их романах. 

Если рассматривать писателя как участника повседневности, ему не чужд обыденный мир с его перипетиями. Здесь возникает своего рода созвучие художника обществу. От того, насколько точна эта эмпатия, во многом зависит и дальнейший творческий процесс и, разумеется, судьба самого творения, представленного в публичном пространстве. Как точно замечает Гордон Грейам, автор книги «Философия искусства»: «…автор не работает в вакууме. Очевидно, в реалистических историях, в отличие от фантастических, работают сдерживающие начала, которые отражают реальную жизнь. Тем не менее, о романе нельзя думать, как о чем-то, снабжающем нас правдивым отражением опыта или его искусным синопсисом. Скорее, он заставляет нас взглянуть на некоторые аспекты опыта через образ, который помогает нам развить его верное понимание» [16, c. 125]. Исходя из этого, возникает вопрос о свойстве (механизме) писателя, позволяющем ему воспринять то побудительное в социокультурном контексте, что стимулирует дальнейший лично-творческий процесс и, в то же время, значимо для самого общества. Здесь мы хотели бы обратиться к феномену эстетической интуиции как непосредственному усмотрению скрытого ценностного смысла в явлениях действительности и произведениях искусства, осознание его в акте эстетического восприятия и эстетической оценки, в деятельности творческой фантазии [15, c. 115-116].

Ценности представляют опорные позиции жизненного уклада, выступая в то же время ориентирами в его трансформации. В случае, когда в ценностном пространстве культуры возникают противоречия, конфликты ценностей, особенно в те времена, когда происходит коренная «ломка» ценностных систем, восприятие этих перипетий писателем и его отклик через произведения может стать диагностикой ценностных состояний общества. Мы рассматриваем эстетическую интуицию как социокультурное явление, как медиатор между литературным пространством и ценностным пространством культуры. А.С. Кармин в своей работе «Интуиция: философские концепции и научное исследование» определяет творческую интуицию как «специфический познавательный процесс, заключающийся во взаимодействии чувственных образов и абстрактных понятий и ведущий к созданию принципиально новых образов и понятий, содержание которых не выводится путем простого синтеза предшествующих восприятий или путем только логического оперирования имеющимися понятиями» [2, c. 12]. Когда творческая интуиция автора позволяет создавать что-то новое, оригинальное, то эстетическая интуиция связывает авторское творение с действительностью.

Эстетическая интуиция дает писателю возможность замечать, представлять и претворять в своих текстах состояния ценностного пространства культуры в их данности и противоречивости. В сознании автора происходит трансгрессия ценностного пространства: объективно существующие сами по себе ценности отражаются и воплощаются в фикциональных художественных текстах. Согласно М. М. Бахтину, именно акт действенного эстетического интуирования способен «преодолеть дурную неслиянность и невзаимопроникновенность культуры и жизни» [1, c. 7]. Из чего можно сделать вывод, что эстетическая интуиция, в силу органического сочетания в ней объективно-рационального и субъективно-чувственного начал, может служить достаточным основанием для осознания ценностного содержания произведения как для писателя, так и для читателя.

Эстетическая интуиция читателя позволяет ему находить именно своего писателя, свою литературу. Писатель транслирует читателю образы реально существующих ценностей, сначала преобразовывая их в своем творческом сознании, а затем претворяя их в тексте. Читатель же воспринимая текст, посредством собственной рефлексии и ценза, сопоставляет свои ценностные ориентации с авторскими. В результате рождается некое пространство коммуникации, ценностный дискурс «третьего смысла». Степень распространения и масштаб влияния того или иного текста в большей или меньшей степени, но в любом случае детерминирует ценностное пространство культуры.

Для операционализации понятия ценностного пространства культуры целесообразно провести социокультурный анализ текстов, который предполагает обратную декодировку концептуально-содержательной основы литературных произведений, с целью определения того, как ценностное пространство культуры отражается и воплощается в фикциональных текстах. Для этого мы обратимся к романам «Любовь к трем цукербринам» Виктора Пелевина и «Теллурия» Владимира Сорокина, на наш взгляд, репрезентативно представляющим рассматриваемую проблематику.

Динамика исторического времени ускоряет процессы актуализации и деактуализации ценностей. Будучи устойчивыми сами по себе, они, тем не менее, выступают меняющейся комбинацией, в зависимости от социальной среды, времени и места. Ю. М. Лотман в своей книге «Внутри мыслящих миров» называет эти процессы «обновлением кодов» [5, c. 165], что подразумевает наличие различных кодов, сменяющих друг друга, актуализацию то одних, то других «языков», что обусловливает изменение сознания индивида, человеческого коллектива, целого народа или эпохи. В частности, такое обновление кодов происходит при появлении в социальной среде принципиально новых феноменов. В романе «Любовь к трем цукербринам» мы видим актуализацию таких ценностей, как техническая и информационная независимость, безопасность собственных данных, индивидуальное сознание и защита его от постороннего вмешательства, уникальность собственного «Я». 

В романе Пелевин «препарирует» зависимость человечества от гаджетов и социальных сетей, его антиутопия в романе – это экстраполяция закономерностей развития социальных медиа и интернет-технологий, причем именно в их ценностной аспектации. Конструируя очередной образ будущего, Пелевин высказал достаточно оригинальную мысль: если жизнь современного человека проходит перед монитором: перед монитором он работает, развлекается после трудов и общается с друзьями, то в будущем «цукербринов» он делает шаг внутрь монитора и живет на «рабочем столе». Физическое тело людей будущего находится в небольших квартирах, сходных с «гробиками» Родиона Раскольникова, героя романа «Преступление и наказание», а каждое утро им добавляется (обновляется по сюжету) матрица. Характерно, что в мире будущего никто никого не обманывает, люди знают, что живут в компьютерной иллюзии. По сути, герой романа «Любовь к трем цукербринам» – это компьютерно-опосредованная коммуникация, явление современности, существенно изменившее ценностное содержание культуры общения.

Учитывая определенные социально значимые характеристики компьютерно-опосредованной коммуникации, в частности, анонимность (в Интернете существует возможность именоваться, по желанию, псевдонимами), равенство социальных статусов (школьник и профессор могут общаться фактически на равных, не видя друг друга, что невозможно в случае «живой» коммуникации), возможность «создать» себе социальный статус («придумать» себе другое образование, финансовый успех и т. д.), возможность прекратить общение, в любой момент «выйдя» из сети, можно говорить о значительном влиянии коммуникации, опосредованной компьютером, на взаимопонимание, стиль общения, саму способность к общению, развитие коммуникационных навыков. Пелевин в романе рисует уровень коммуникации, при котором люди не лгут друг другу, существуя уже внутри виртуальной реальности. В этом смысле, автор продвигает идею ценности собственного «Я», создания себя и своего образа, ценности обновления.

Глобализация мирового культурного пространства и опыт тоталитарных режимов XX века актуализируют ценность толерантности, ценность равнозначного отношения к индивиду вне зависимости от его/ее социального статуса, пола, возраста, цвета кожи. В романе «Теллурия» Владимир Сорокин приближается к классической идеальной утопии. Именно данное приближение многие критики называют «эвтопией» – изображением общества не идеального, и не «справедливого» или «праведного», однако счастливого – во всей затейливой неопределенности этого слова. Причем речь идет не об «общем счастье» (которое всегда есть счастье избранных), а именно о счастье всякого – в первую очередь индивидуума, семьи или любой малой группы. В чем заключается его счастье – в «Теллурии» каждый персонаж решает сам, общее только одно – не решать за другого. Отчасти, это согласуется с такой бытовой аксиологической максимой, как «свобода человека заканчивается там, где начинается свобода другого». 

Существует тенденция к упорядочиванию ценностного пространства культуры, стремление выстроить систему, опредметить, включить в культурную практику некоторый однозначный набор ценностей, но, тем не менее, ценностное пространство культуры остается спонтанно-подвижным в своих реальных состояниях. И иерархия явлений в таком случае не исчезает, но выстраивается всякий раз ситуативно и исходит от каждого субъекта, входящего на правах суверенной личности в ценностное пространство культуры. Авторы утопий до ХХ века полагали, что счастье человечества в единообразии (невозможно хотеть разного, если есть один-единственный идеал). Утопия возможна только как несходящееся, нередуцируемое множество обособленных утопий, индивидуальных грез, духовных просветлений, глубоко личных представлений о счастье, миров, созданных воображением каждого. Несомненно, эти миры будут отличаться не только количественно, но и качественно. В мире «Теллурии» есть место всем: князьям и холопам, революционерам и сталинистам, карликам и великанам, кентаврам и псоглавцам, тамплиерам и ваххабитам, авангардным художникам и мешочникам, детям и охотникам за монстрами, гомосексуалистам и прочей «нетрадиционно ориентированной братии» – зато нет полиции нравов, политики партии, многотысячных митингов, имперских амбиций, жадной цензуры, государственного и церковного террора. Все персонажи «уживаются» и сравнительно мирно сосуществуют в созданной Сорокиным реальности, так как, каждый пребывает в той среде, в тех пределах, которые выбирает сам. Таким образом, автор утверждает разнообразие в качестве ценности современного пространства культуры, что соответствует одному из ключевых условий прогресса.

Несмотря на фиксацию общего падения читательской культуры, интеллектуально активная часть социума (не зависимо от возраста) сохраняет и навык чтения, и интерес литературным произведениям (возможно, в преобразованных формах). Современная русская литература постепенно возвращает себе функциональный статус одного из основных институтов формирования ценностного пространства культуры. Само же ценностное пространство культуры активно формируется и трансформируется в зависимости от акторов, вступающих в коммуникацию. Соответственно, современная ценностная динамика задается разнообразием ценностных позиций авторов и читателей, в особенности конфликтностью, возникающей в результате несовпадения ценностных ориентиров. 

В целом, за последние двадцать лет повысилась демократизация и саморегуляция литературного пространства. Процесс публикации художественного произведения (как рыночного продукта) отличает технологичность, рациональность, а, в ряде случаев, – административная и финансовая нерегулируемость. Работа же читателя с этим продуктом – дело мало формализуемых факторов: интуиции, социализированности, собственной креативности. 

Прослеживая глубину социального проникновения романов В. Пелевина и В. Сорокина можно сделать вывод, что даже если в обществе отсутствует «культ литературы», актуальные ценности, интуитивно воспринятые и образно отрефлексированные писателем, возвращаются в культурное пространство, опосредованным путем. Происходит это через публичные творческие дискуссии (критику), другие виды искусства (кино-и телевизионные экранизации, театральные постановки «по роману…»), современные информационные технологии и, тем самым, неизбежно влияют на аксиосферу. 

Список литературы

1. Бахтин М.М. К философии поступка // Бахтин М.М. Собр. соч.: в 7 т. Т. 1. М.: Языки славян. культуры, 2003. – С. 7-68. 

2. Кармин А.С., Интуиция: философские концепции и научное исследование, СПб, «Наука», 2011. – 901 с. 

3. Ковалева М.В. Феномен культуры в русской религиозной философии конца XIX - начала XX века: диссертация ... кандидата философских наук: 09.00.13 / М. В. Ковалева; [Место защиты: Тул. гос. пед. ун-т им. Л.Н. Толстого]. – Курск, 2009. – 141 с.

4. Коган Л.Н. Духовное производство и культура // Вопросы духовной культуры советских рабочих. – Свердловск, 1969. – Вып. 1. – С.3-4.

5. Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек-текст-семиосфера-история / Ю.М. Лотман; [Предисл. В.В. Иванова]; Тартус. ун-т. – М.: Языки рус. культуры: Кошелев, 1996. – XIV, 447 с.

6. Орлова Е. О. Ценностное пространство культуры и образования // Вестник НовГУ. – 2006. – № 39, С. 90-92.

7. Пелевин В.О. Любовь к трем цукербринам / Виктор Пелевин. – Москва: Э, 2017. – 444 с.

8. Синецкий С.Б. Культурная политика XXI века: от прецедента Истории к проекту Будущего: монография / С.Б. Синецкий. – Челябинск: Энциклопедия, 2011. – 288 с.

9. Синецкий С.Б. Методологические аспекты культурной политики России в постсоветский период // Вестник № 2. Челябинского института экономики и права. – Челябинск: ЧИЭП, 2002. – С 166 – 183.

10. Сорокин В.Г. Теллурия / Владимир Сорокин. – Москва: АСТ: Corpus, cop. 2017. – 446 с.

11. Сурина И.А. Ценностное пространство общества теоретико-методологическая концепция: дис. д-ра соц. наук. / И.А. Сурина. – Саратов, 2001. – 34 с.

12. Царева Е. А. Фактор символического в трансформациях социокультурных практик: диссертация ... доктора философских наук: 09.00.13 / Е.А. Царева; [Место защиты: Кур. гос. ун-т]. – Курск, 2011. – 290 с.

13. Цукерман В.С. Культурное пространство рубежа XX – XXI веков: сущность и тенденции развития // Вестник ЧГАКИ, 2011. – № 2 (26). С. 46-51. 

14. Черняк М.А. Русская литература в XXI веке. Первое десятилетие: диагнозы и прогнозы (Международная научная конференция) // Universum: Вестник Герценовского университета. 2010. №10. – С. 71-76.

15. Эстетика: Словарь.– М.: Политиздат. Под общ. ред. А.А. Беляева. 1989.– 447 с.

16. Graham G. Philosophy of the Arts. L. – NY: Routledge, 1997. 268 p.

Для цитирования: Фунтова, Д.А. Ценностное пространство культуры через призму современной русской литературы / Д.А. Фунтова // Вестник культуры и искусств. – 2018. – № 1 (53). – С. 68–75.